И если это так, то как и написано в Коране, Библии и Торе – Аллах, Господь Бог может все слышать, все видеть и мгновенно наказывать человека за содеянное.
Валитов закашлялся и показал рукой на шкаф в углу.
– Будь добр, найди там толстую черную тетрадь и принеси, пожалуйста.
Марат открыл дверцы. Внизу шкафа под висящим костюмом с боевыми орденами он увидел кипу исписанных мелким почерком бумаг, а среди них тетрадку.
– Тебя сильно начальство заругает, если я не поеду с тобой?
– Да ладно, хазрят, разберусь как-нибудь. Мне бы завтра с врачом вашим поговорить.
Валитов усмехнулся.
– У нас тут врачей нету, только ветеринар. Послушай, я не знаю как это тебе поможет. Но в этой тетради мои последние записи формул и расчетов. Их еще нет в той книге, которую ты видел. С ними вы сможете доказать существование создателя. Возьми ее. И да хранит тебя Аллах, Господь Бог.
– Алло, Арон, алло! Черт вас побери, у нас получилось!
– Тише-тише, Джон, вы разбудите мою жену. Вы знаете сколько сейчас времени?
– Да какая мне на хрен разница! Мне только что звонили из Цюриха! Колайдер подтвердил теорию этого сумасшедшего ученого из России! Вы можете себе это представить?!
– С трудом. А что наши нобелевские лауреаты и прочие яйцеголовые?
– Пищат от восторга! И скрежещут зубами, что это не они додумались. И что им вряд им удастся похвалиться из-за подписки о неразглашении. Мои ребята уже запустили через Викиликс дезу, что это всего лишь очередная неудачная попытка найти другой Бозон Хигса. Из-за которой колайдер немного потрясло вместе с Альпами. Так что можете не беспокоиться и передать своему клиенту, что тайна исследований полностью соблюдена. Это будет стоить дополнительно еще…
– Ок, Джон, когда вы пришлете мне результаты эксперимента?
– Самолет с моим человеком с документами и счетами на оплату уже вылетел к вам, мистер Леви. Надеюсь, что ваш клиент будет очень доволен тем, как мы быстро раскрыли это дело.
– Я тоже надеюсь, что это принесет ему радость, Джон.
Старик в кресле у зашторенного окна сидел, слегка наклонив голову и прислушиваясь к звукам снаружи, очень похожим на шум многотысячной толпы. Стороннему наблюдателю могло показаться, что старик задремал под лучами прохладного сентябрьского солнца, еле пробивающегося сквозь щели между красными портьерами, закрывающими окно. В руках он держал небольшую книжечку в кожаном переплете. Старик смотрел на ее обложку и что-то бормотал про себя.
В дверь постучали. Старик тихо кашлянул. В комнату почти вбежал молодой человек в черном, держа под мышкой объемистую папку бумаг. Подойдя к старику, он почтительно склонил голову, шумно дыша.
– А, это ты Антонио, – вяло улыбнулся пожилой человек и потрепал юношу по щеке,– мы скоро начнем, уже без пяти двенадцать. Что ты мне принес?
– Сеньор Леви прислал бумаги. По нашему делу. Там…
Старик сжал руками подлокотники кресла.
– Там правда есть то, что мы надеялись найти, Антонио?
– Да, тысячу и тысячу раз, да!
Старик взял в руки папку и медленно открыл ее. Он пролистнул несколько страниц и еле слышно пробормотал:
– Значит все-таки…
– Простите, что вы сказали?
– Не важно, Антонио.
Настенные часы стали отбивать удары. Старик протянул папку юноше.
– Нам пора. Ты распечатал текст моего выступления?
– Вот он.
– Хорошо, сын мой. Тогда распахни портьеру.
Старик подошел к окну и поднял вверх руки. Толпа на площади Святого Петра радостно взревела, приветствуя человека в белой сутане. Старик прикрыл микрофон рукой и тихо обратился к юноше:
– Позвони сеньору Леви и передай благодарность от моего имени. И еще скажи… скажи, что ему перечислят любую сумму. Любую. Потому что мне… мне очень нужно поговорить с ним.
– С кем, святой отец?
2.0.8.4
Осень в Париже похожа на одинокую молодящуюся старушку. Она тихо бредет по аллеям и бульварам, рассыпая по дороге пожухшие листья. Мимо нее проносятся аэроциклы и электромобили, беспилотники и геликоптеры, а она все идет и идет куда-то, изредка щурясь на усталое солнце, изысканно греющее балконы и мансарды.
Я стою на террасе с сигаретой в руке и любуюсь восходом. Золотые лучи щедро расцвечивают шпили минаретов по всему городу. Внутри меня будто рождается мелодия, на душе удивительно спокойно и хорошо и хочется петь. И даже сверкающий полумесяц на Эйфелевой башне, апогей безвкусицы, не вызывает сейчас раздражения. Его толстые рога, хищно нацеленные в небо, напоминают ломтик сыра, небрежно насаженный на кухонный нож.