Баржа, переполненная японскими военнопленными Квантунской армии, стояла в порту уже третий день. Люди промокли от постоянно идущего холодного дождя. Ветер с моря был такой силы, что раскачивал многотонную баржу из стороны в сторону, вызывая у многих пленных «морскую болезнь». От пронизывающего до костей колкого ледяного ветра мужчины старались прижаться друг к другу как можно плотнее, но и это не спасало от холода.
У пришвартованной баржи резко затормозил военный грузовик. Из него выскочил молодой лейтенант. Посовещавшись о чём-то с группой военных в плащ-палатках, он запрыгнул на подножку грузовика, укрывшись от ветра и дождя в его кабине. Послышалась команда: – Начали!
С баржи по трапу, по обе стороны которого стояли автоматчики, сбегали мокрые, измученные перевозкой и невыносимыми условиями японские солдаты. Некоторые из них были одеты в шинели, но на большинстве военных кителя с отложными воротниками и брюки с обмотками, перевязанными лентами цвета хаки крест-накрест. На ногах чёрные холщовые туфли или таби - обувь с отдельным большим пальцем и резиновой подошвой. Больных пленных с баржи выносили на носилках.
Врач, бегло осмотрев их, отдавал приказ грузить кого в кузов грузовика, а кого-то оставить поодаль на земле. Им медицинская помощь уже не требовалась. Спустившихся с трапа военнопленных выстраивали в колоны. Грузовик с молодым лейтенантом в кабине и с больными японцами двинулся в сопровождении конвоя во Владивосток.
Ичиро и его товарищей болезнь свалила, когда они в колоне военнопленных с трудом, без остановок, маршем пробирались через огромное раскинувшееся поле расстоянием километров двадцать с лишком. Осенний проливной дождь, превративший землю в грязное месиво, не прекращался ни на минуту. Холодные хлёсткие его стрелы, падающие с неба, проникали за шиворот плаща.
Грязь попадала внутрь высоких ботинок, и чувствовалось, как липкая скользкая жижа обволакивает пальцы ног, делая ходьбу невыносимой. Несмотря на дождь, до потери сознания хотелось пить. За неимением чистой питьевой воды люди пили воду, собиравшуюся в глубоких следах, оставляемых колонной на поле.
Ичиро попал в кузов санитарного грузовика. Он лежал на дне кузова, засыпанного песком, сверх которого был набросан слой сена. От дождя эта подложка превратилась в мягкое месиво. Больных в кузове было так много, и лежали они так плотно, что дождевая вода не стекала с тел, а, пропитывая обмундирование, проникала вглубь, от чего всё тело леденело. До слуха доносились постоянные стоны и крики умирающих людей.
Их не могли заглушить ни шум моторов постоянно увязающих машин в дождевой жиже, ни гул шагов пленных по чавкающей, вязкой промозглой грязи. С каждым часом людских звуков в кузове машины становилось всё меньше и меньше. Больные, измученные люди покидали этот мир навсегда.
Колонна военнопленных, охраняемая конвоем, прошла по дороге через лесопосадку и вышла к открытой местности. Грузовик остановился.
– Всё, хана! Здесь мы не пройдём, – сказал измученный шофёр лейтенанту, – надо в объезд. И на той стороне встретим колону.
Около остановившегося грузовика появился врач. Лейтенант приоткрыл дверь.
– В колоне много больных. В кузове есть умершие? Надо освободить кузов от мёртвых и загрузить больных, – потребовал врач.
– А куда мне их девать? – спросил его лейтенант.
– Как куда? Я заключение напишу, твоё дело захоронить. И место здесь подходящее, – врач залез в кузов грузовика, – ты видишь, они мрут, как мухи. Выгружай мёртвых с кузова, а из колоны забирай больных. А то вообще никого не довезём.
Лейтенант, закутанный в плащ-палатку, устало наблюдал, как из кузова грузовика конвоиры сгружают трупы. Два солдата относили мёртвые тела пленных и укладывали их неподалёку на мокрой земле.
Когда эта работа была закончена, один из солдат стал обыскивать уже умерших пленных. Дошла очередь и до Ичиро. В нагрудном кармане он нашёл старенький грязный маленький мешочек, – смотри, что я нашёл, – обратился он к пожилому напарнику, вытаскивая из мешочка нэцкэ Чжункуй.
– Страшный-то какой! Наверное, их японский бог заместо нашего креста. Вишь, написано что-то. Наверно, молитва какая. Мне жинка перед уходом на фронт тоже молитву с крестом дала. Смотри, да он живой ещё.
– Да ладно, скажешь тоже! Игрушка, наверное, дитю своему возьму. Всё одно япошка помрёт скоро.
– Ты крест носишь? – спросил его пожилой солдат.