– Нет. Я партийный.
– А я с крестом на груди всю войну прошёл. Ни одной занозы не поймал. Кто его знает, может крест мой, да вера меня сберегла. Все мы под Богом ходим. Крещённые, не крещённые. Бог с ним, вишь, помирает человек. Так пусть со своим богом на тот свет отойдёт.
– Скажешь тоже. Человека нашёл. Фриц японский.
– Да вишь как говорят, что эти и повоевать не успели. Сразу под капитуляцию попали. Не бери грех на душу. Эта штуковина тебе зачем? Дитя твоё повозится да бросит. А ему, может, легче помереть будет со своим японским богом.
– А! Да ладно! Уговорил. Не было добра и этого не надо. Забирай, солдат, своего японского бога, – солдат положил статуэтку в мешочек и спрятал его в кителе Ичиро.
Ещё один грузовик, замыкающий колонну, остановился около лейтенанта. Из кабины выглянул тучный майор.
– Лейтенант, что у тебя?
– Товарищ майор, тут такое дело четверо ещё живы. Заберите с собой. Мы их выгрузили с мёртвыми, а они живые оказались. Мне их назад уже некуда класть. Из колонны и то не всех больных погрузили.
– Лейтенант у меня и так полна коробочка! А по документам у тебя они как числятся мёртвые?
– Так точно товарищ майор, – растерянно ответил лейтенант.
– Так что ты мне голову морочишь? Что хочешь, то и делай, чтобы в срок колонну догнал!
Машина с майором умчалась в объезд поля догонять колонну. Лейтенант, в сердцах выругавшись крепким солдатским словцом, подошёл к шофёру.
– Конечно, хоть и пленный, но не скотина же, понятное дело, всё одно человек. И живьём закопать грех большой, – закуривая, говорил шофёр.
– Ну вот, ты ещё чего мне на нервы капаешь? Лучше скажи, что мне делать. Я боевой офицер. Я ж не могу вот так, – лейтенант в сердцах бросил папиросу.
– Я что скажу. Ты, лейтенант, это, оставь их.
– Где? Здесь? Ты что? Как я их оставлю! На дороге среди леса? А выживут… Чтобы меня потом того?
– Так они не жильцы. Верь мне. Хана им.
– Всё равно… ну не могу я так!
– Тогда знаешь что? Я посмотрел, в кузове уже померло несколько человек, пока мы собирались. Ты этих, сверху померших, положи, а нам всё равно крюк делать. Там чуть дальше рыбсовхоз был раньше. Оставь их там. И документы будут в порядке, и грех на душу не возьмёшь.
– А если они выживут?
– Так начальство там есть какое-никакое. Разберутся. Это уж дело десятое.
Жители небольшого рыбацкого посёлка и предполагать не могли, что вдруг в их посёлке, в несколько десятков километров от порта Посьет, окажутся трое японских военнопленных.
Случилось. Как-то у крыльца поселкового совета остановилась машина, в кузове которого лежали трое японцев. Из кабины вышел молоденький лейтенант и подошёл к удивлённому председателю.
– Старший лейтенант Кедров. Тут такое дело. Мы группу японских военнопленных ведём маршем. В дороге многие заболели. Некоторые умерли. А эти трое, наш врач сказал, что скоро дойдут. Не жильцы они, вот, вот помрут. Вот полковник и приказал вывезти их и… оставить, мол, не выживут. Сильно, жар у них большой. Знаешь, махнул рукой, сказал, войне конец, что хочешь, то и делай с ними. Но что, в расход мне их, что ли? Будь другом, не дай грех на душу взять, война то уже почти как три года закончилась. Помрут своей смертью и ладно…
– Ты что, лейтенант? А если выживут? Это же расстрельное дело, кто со мной будет разбираться, откуда и кто оставил? Укрывательство на меня хочешь повесить? Пожалей, лейтенант! У меня семья, дети, пропаду я из-за твоих узкоглазых.
– Да человек ты или кто? – чуть не плача, закричал лейтенант Кедров, – как я, военный, видевший смерть, расстреляю больных пленных? Выручай, земляк, я тебе бумагу оставлю.
– На кой ляд мне твоя бумага? Тебе приказано было в расход, твоё дело военное, сами разбирайтесь! Слышишь, лейтенант, пожалей, оставь другим. Мало посёлков, что ли? За что мне честь такая?
Не слушая причитаний председателя совета, лейтенант, слюнявя химический карандаш, писал расписку: «Я, Гвардии лейтенант Кедров В.С. воинского подразделения Советской Армии. Осуществляя приказ о передислокации военнопленных, оставляю смертельно больных японских военнопленных в количестве трёх человек под ответственность Председателя правления сельсовета рыбсовхоза «Восток» Ерошкина В.П. Поручаю Ерошкину В.П. после смерти оных захоронить их по установленному образцу и порядку. Подпись».
– Прости меня Боже, то стреляют пачками, а то…, – председатель не успел договорить, как лейтенант поднял на него налитые кровью глаза.
– Что! Что ты сказал? – он схватил хилого мужичка за грудки, потом в гневе отбросил его и потянулся рукой за кобурой.
– Прости, прости, родной. Не губи. Всё сделаю, как скажешь, – взмолился председатель с грубым деревянным протезом вместо правой ноги.