***
...по десять серебряков за голову каждого, кто не отобьётся в зеркалах и не породит тени. Магистр Эниох ван Тирриен к воззванию сему печать приложил и велел переписать дюжину дюжин свитков, и разослать в каждый град, где у Охотников крепость стоит. И было по слову его, и слава Охотников умножилась, а казна опустела, ибо каждый Солнечный день горел на круглой площади костёр, а в иные дни - и по три костра с одним из Детей Луны на столбе. И возрыдали тролли, и орки, и гоблины, и подгорные гномы, ибо Грех их был один на всех, и проклятие Света - одно. Тех же, кто укрывал носферату (а находились и такие, особливо при горных храмах Луны), ждала та же судьба: сожжёну быть на глазах у всех добрых людей. Но сколько ни пылали костры во славу Творца, ни один из высших, червонооких, не взошёл на них. Сам Белый Волк покинул сень Проклятых Островов, что теперь мы Благословенными зовём, и на землю нашу грешную сошед. И говорил с людьми. И чары его были столь сильны, что люб он был людям более охрантеля Света от Тьмы, магистра Эниоха, славного ван Тирриена. Дюже суров был магистр в гневе и не прощал заблудшим отступления от заветов Солнца, и карал за вину малую и великую одинаково сильно. И не стало оттого страха перед ним, и исполнились города беззакония, и хлынуло море людское ко берегам Моря Драконов, дабы корабли на воду ставить да в удел Белого Волка утечь.
И допрежь того, как умножились враги его и усилились, ванн Тирриен велел Белгород осадою обложить, ибо воистину Детям Луны в нём не было числа. Ладьи боевые скрозь морские ворота стоят, все, что ван Тирриен с боя взял, да за Солнечные подати снарядил. Пал белый туман вокруг них, а корабли Белого Волка с Островов и нейдут, ровно и не думали Лунные град отбивать, да короткоживущих через море везти.
Велел ван Тирриен башни осадные мостить, да подкопы под стены Белгорода рыть. Ан не вышло ничего. Башни белгородцы все стрелами огненными пожгли, а копателей камнями побили. И не было мочи все войска возле города держать, поелику и скот, и зёрна, и иные припасы селяне в город занесли, только пыль под копытами воинства ван Тирриена завидев. Дюже озлился магистр на град сей, дерзнувший огнь священный супротив Света повернуть, особливо после того, как крыло мессира Крааса пришлось отпустить, дабы не стали гибнуть люди от голода в этом краю. И велел тогда магистр неверных прихвостней тьмы выкурить - крепость поджечь. Да снова вышло не то: огнь олтенский, коий ничем не залить, тот, что зеленью пылает, а воду пожирает, ровно хворост сухой, у стен Белгорода потух. И стрелы пылающи, что долетали за крепь, осыпались, ровно по слизкой ледяной горе. Два Эрминида было в Белгороде по той поре, из второй да из третьей ветви. И не было у Охотников чародея, здольного чары над городом разбить. Але ж и покинуть стены мурованные ни человек, ни долгоживущий не мог: сетью серебряной Охотники град обвели. Думал ванн Тирриен Белгород на измор взять, как наука воинская велит. Да только как его возьмёшь, ежели для людей припасов хлевы и амбары полны, а человек вампиру - первейшая еда, а людей-то полон град набит. Думал ванн Тирриен день, думал два, а на третий из шатра вышел, да по дороге окольной побрёл - ноги размять, да душу соловьиным пеньем освежить. А я, отрок недостойный, шастнул вслед за ним. Больно хорошо пташка на кусту терновом поёт - будто нет ни смерти, ни войны, а Луна с Солнцем рука об руку идут.
А промеж ветвей тёмное платье видно - женщина стоит. Плат на голове - не видать, старуха аль молодка, дурна али собою лепа. С ласковой речью обратился к ней Эниох. Та возьми да поворотись. Я как стоял, так и сел - ноги не несут. Ладна собою девица: брови полумесяцем, кожа как снег, да смерть чёрная метку оставила у неё на челе. Дрогнул ван Тирриен, на шаг малый назад отступил. А не побёг. Снова заговорил. Кто, мол, да откуда взялась. А девка молчит. И очи у её чёрные, как ночь. Тень, правда, есть. И то сказать - не боятся вампиры чёрной чумы. Раз зараза села - точно, человек.
Молчит она, ни словечка в ответ. Дурочка, верно. А магистр Эниох знай манит её за собой, да пятится назад. Аккурат на меня и наступил. Взгреет, думал. Ан нет, только подзатыльником одарил.
- Пулей, Рижка, в лагерь беги, поесть чего принеси. Булку там, али ещё чего...
Я как сидел, так и на колени бухнулся - надёжа! Да она ж, того...
Только ещё раз по макушке огрел. Не твоего ума дело, выполняй.
Девку ту до самых ворот довели. Плащ ей на спину накинули новый, с капюшоном - метину прикрыть, да на ворота Белгорода указали - иди, болезная, там будет счастье тебе. И Белгород её пропустил. Чародейство на воротах его есть: кто без дурного умысла к городу или жителям - всяк проходи, кто злое задумал, обман, разбой, или гвалт, тех воротами пополам разорвёт. Оттого и корабли на Острова отсюда допреж ходили - «добрый люд» везли, не то что босятчину всякую.