Теперь она не могла ничего ответить Радику. Отпила еще глинтвейна, поставила бокал на журнальный столик и легла на диван. Прикрыла рукой глаза. Ошибка. Нарушение. Изъян. В ее роду. В гармоничном последовательном развитии жизни. Она должна исправить это нарушение. Восстановить баланс. Создать гармоничную семью и родить здоровых детей. Троих. Да – именно троих…
Еще глоток глинтвейна. Лена неожиданно рассмеялась – над самой собой. Так все идеально распланировала – семья, трое детей… Но только для реализации этих планов весьма желательно иметь еще один объект – мужчину. Но почему её необъяснимая требовательность, какие-то завышенные ожидания и внутренние пределы и ограничения все время не дают ей обрести самые обычные взаимоотношения с представителями мужского рода. Почему эти какие-то неуловимые и неопределимые правила и устои внутри управляют ее жизнью? Почему тогда, в особняке Воронина, эта непонятная и неподвластная ей сила погнала ее прочь, причиняла ей почти физический дискомфорт и мучения? Почему эта сила решала за нее, с кем ей разговаривать, а с кем – нет, что говорить и что делать?
- Я больная на голову стареющая дура! – С горькой усмешкой проговорила она и снова приложилась к бокалу с теплым алкогольным напитком.
А, может быть, тот нерожденный ребенок устанавливал для нее эти запреты? Завидовал ее жизни, тому, что она здесь, в этом ярком, богатом и разнообразном мире? Что она может здесь ходить, есть, пить, разговаривать, бегать кричать и делать все, что ей захочется? А он не видел ничего, кроме тьмы внутри матки, да и эта тьма оборвалась и исчезла для него слишком рано. И теперь его душа витает около нее, повсюду следует за ней, завидуя той жизни, которой он был обделен, но которая была дарована ей. И он дублирует в ее жизни произошедшее нарушение – изъян, прервавший естественное течение их рода? Не ОН, а ОНА – Лена вдруг поняла, что неродившийся ребенок был девочкой – ее сестрой. Конечно! И ее умерщвленная женская сущность спроецировалась, перенеслась на следующего ребенка – Лену. Превратилась в несмываемое серое пятно – печать инвалидности, приставшее к ней навсегда.
- Ты просто дура! Параноичка! – Снова сказала вслух Лена и громко рассмеялась, - почему есть слово параноик, но нет слова параноичка? Но вот же я – именно параноичка! Удивительное исключение из правил русского языка!
Она встала с дивана, допила остатки глинтвейна и несколько раз подпрыгнула на месте, словно пытаясь стряхнуть с себя морок:
- Всё! Хватит! Дура несчастная – ты себя так до сумасшествия доведешь! – Она бросилась к музыкальному центру, включила радио.
«Pretty woman… Walking down the street…» – звучал заводной и сексуальный баритон Роя Орбисона.
- Уау, - весело взвизгнула Лена и начала подпевать старенькой песенке - притти вуман… ла-ла-ла-ла-ла…
Она пустилась в бесшабашный, прекрасный и счастливый в своей свободе, танец. То подпевала песне, то радостно вскрикивала. Прыгала и крутилась на месте, выписывала руками в воздухе замысловатые фигуры, пищала и строила рожицы.
«Pretty Woman» сменилась «Friday I’m in Love» в исполнении «The Cure». Ее танец стал еще более расслабленным, раскованным и безумным.
Ее импровизированная одиночная дискотека продолжалась минут двадцать. Потом она повалилась на диван, и, все еще покачивая в такт музыке головой и плечами, взяла в руки мобильный телефон. Снова открыла сообщение от Радика, улыбнулась и начала набирать ответ:
«Привет! «Детство» - несчастное, день – прекрасный:)! Особенно – безумный вечер с глинтвейном и танцами в пустой квартире:)»
Нажала «отправить».
Поднявшись с дивана, прошла на кухню и налила себе еще глинтвейна, достала из шкафа печеньку и сунула ее себе в рот.
Глава 10
- Олег, не трогай Иру. Ира, не бросай песок! Ваня, раскачивай сильнее. Спину назад, потом голову вперед. Вместе с качелькой. Давай, давай, качайся, я сказала. Олег, не ной! Олеся, че ревешь, как ишак? Олеся, ты что, ишак? – голосом вредного старшины, угрожающе растягивая гласные, орала невысокая худая женщина. Она стояла на яркой детской площадке перед несколькими подростками.