Через сорок минут приехал Сергей. Телохранители остались в подъезде. Он вошел, обнял с готовностью спрятавшуюся у него на груди Лену. Хотел сказать заготовленные слова, но вовремя остановился.
Пили чай потом, ели варенье. Погладил ее по голове – один раз, потом еще.
Следующим утром Сергея не покидало чувство проигрыша. Он – таким же образом, как действовал в бизнесе – выбрал стратегию поведения, руководствуясь своим разумом, чутьем и хитростью. Потом в точности выполнял все пункты разработанного плана, но его расчеты оказались ошибочными. И теперь все его умствования и планирования казались ему какой-то детской глупостью. Он только сделал себе хуже.
Несмотря на все произошедшее между ним и Леной вечером и ночью, что-то в ее поведении было не так. Совсем не так… По дороге на работу Сергей думал, что в Лене проснулась жалость к Радику, и что эта жалость теперь заслонит для нее все остальное. Заслонит, возможно, нарождавшиеся чувства к нему, их взаимоотношения, планы на будущее. Более того, эта жалость может легко превратиться в любовь.
Лена позднее часто вспоминала те несколько дней, которые в ее памяти словно ужались и представлялись одним коротким, хотя и важным, эпизодом – моментом осознанного выбора своей будущей судьбы. Позднее ей казалось, что тот момент был первым в ее жизни, когда она делала выбор так осознанно и тщательно - неторопливо размышляя, аккуратно взвешивая аргументы и возможные последствия, измеряя причины-следствия, оценивая карты судьбы и ее козыри. Раньше в такие важные минуты она никогда не думала о том, что вот именно сейчас она принимает решение, от которого будет зависеть ее будущая жизнь. Вернее даже будет сказать, что она никак не выделяла такие минуты из всех остальных в своей жизни. Не ощущала их судьбоносными и решения принимала достаточно спонтанно. Чаще под воздействием эмоций или следуя неким своим внутренним принципам, устоявшимся правилам и схемам поведения в подобных ситуациях в прошлом. Когда же призывала на помощь разум, то позднее часто понимала, что мыслила в тот момент хаотично или не обладая всей нужной информацией. Теперь же она всецело осознавала, что принимает важное для своего будущего решение. Возможно, самое важное в ее жизни. Она даже внутренне проговаривала это для себя: «Сейчас я принимаю одно из самых важных решений в своей жизни». Поэтому с учительской дисциплиной подавила в себе все эмоции: «Нуштайкина, сейчас перед эмоциями необходимо возвести барьер.»
Этот барьер удалось воздвигнуть. Она даже представляла его себе в своем воображении – не очень высоким, легким, но крепким. Из-за него виднелась густая зеленая листва диких деревьев – принадлежащая к миру, от которого она отгородилась. По эту сторону барьера тоже были деревья и кусты, но невысокие, и, в отличие от тех, что за барьером – ухоженные и окультуренные. Лена вдруг подумала, что это место похоже на тот сад в ее сне, по которому она гуляла с Ворониным. От этой мысли ей почему-то стало спокойнее. Решение было принято. Оно устраивало ее и сомнений почти не осталось. А те, что остались – садовник закопает их под барьером.
Потом Лена поняла, что не сможет больше увидеть Радика, и это будет лучше и для него, и для нее. «Придти к нему сейчас в больницу, о чем-то разговаривать, подавать какие-то надежды - более жестоко, чем затаиться и исчезнуть», - говорила она себе, осознавая в то же время, что главная причина в другом. Но главную причину она не проговаривала.
Сергей ошибся дважды, и снова удивлялся тому, что не может разгадать Нуштайкину и уловить ее внутренние движения. Через несколько дней они с Леной улетели на Мальдивы.
Радик пришел в себя ночью. Мир вокруг был каким-то приглушенным, словно ручку яркости повернули на минимум. В противовес приглушенности окружающего мира внутри Радика все стало каким-то насыщенным, плотным и болезненным. Он чувствовал слишком много своего тела. Большей частью это чувство выражалось глухой болью. Еще ломотой или просто неопределенным ощущением какой-то кости или связки в плече. Хотелось пить. Желтый свет от далекой лампы как будто усиливал жажду. Радик наконец осознал, что был сильно избит и, возможно, покалечен. Охватило беспокойство – в каком состоянии его тело? Целы ли руки, ноги, голова? Попробовал двинуть руками – они шевелились. Ноги… Он ничего не чувствовал, только ощущение пустоты. Позвал врача и не узнал свой голос – хрипло лающий. Пить. Промочить бы рот, горло, и губы.