Часто глядя на отчима, я пыталась понять, почему он такой. Что его сделало таким чёрствым, толстокожим, глухим. Быть может, это маска? Он не привык показывать чувства, так, может, за подобным поведением скрывается ранимый, мягкий, внимательный человек? Любящий отец, не знающий, каким способом донести свою любовь? Звучит нелепо, конечно, но я действительно изредка предполагала такое. Или же подобный вид людей - всего лишь распространённый типаж? Так же, как существуют типажи глупых жопастых блондинок, забитых ботаников, развязных ловеласов? Или типично деревенских русских женщин с пышными формами, необразованностью и фанатичной набожностью? Кто знает. Если всех людей можно разбить на типажи, то это всё объясняет. Таким был и отец Кафки, и отец Гитлера, и отец Достоевского, Сталина. Однако Гитлер и Сталин продолжили цепь деспотичности, Кафка и Достоевский же выросли депрессивными, потерянными в обществе, однако великими личностями, мастерски обличавшими низости человеческой натуры.
Читала накануне окончания школы "Письмо отцу" Кафки, горький остался осадок. Отец сыграл в его судьбе далеко не второстепенную роль. По большому счёту, то, каким запуганным, нерешительным, загнанным человеком он стал, определил именно отец. "Как-то ночью я все время скулил, прося пить, наверняка не потому, что хотел пить, - писал Кафка в письме, - а, вероятно, отчасти чтобы позлить вас, а отчасти чтобы развлечься. После того как сильные угрозы не помогли, Ты вынул меня из постели, вынес на балкон и оставил там на некоторое время одного, в рубашке, перед запертой дверью. Я не хочу сказать, что это было неправильно, возможно, другим путем тогда, среди ночи, нельзя было добиться покоя, - я только хочу этим охарактеризовать Твои методы воспитания и их действие на меня. Тогда я, конечно, сразу затих, но мне был причинен глубокий вред. По своему складу я так и не смог установить взаимосвязи между совершенно понятной для меня, пусть и бессмысленной, просьбой дать попить и неописуемым ужасом, испытанным при выдворении из комнаты. Спустя годы я все еще страдал от мучительного представления, как огромный мужчина, мой отец, высшая инстанция, почти без всякой причины - ночью может подойти ко мне, вытащить из постели и вынести на балкон, - вот, значит, каким ничтожеством я был для него". Или также тронул вот этот эпизод: "Я разучился разговаривать. Я бы, конечно, и без того не стал великим оратором, однако обычным беглым человеческим разговором я все же овладел бы. Но ты очень рано запретил мне слово. Твоя угроза: "Не возражать!" - и поднятая при этом рука сопровождают меня с незапамятных времен. Когда речь идет о Твоих собственных делах, Ты отличный оратор, а меня ты наделил запинающейся, заикающейся манерой разговаривать, но и это было для Тебя слишком, в конце концов я замолчал, сперва, возможно, из упрямства, а затем потому, что при Тебе я не мог ни думать, ни говорить".
К сожалению, письмо это так не дошло до адресата. Мать, которая с годами, как пишет Кафка, обращаясь к отцу, "слепо стала перенимать Твои суждения касательно детей и их осуждения", не передала ему это послание. К лучшему ли? Может быть. Кафка часто упоминает о том, что всегда испытывал страх и вину перед отцом за то, что даже одним своим слабым внешним видом не угодил тому, не говоря уже о характере, профессии, поведении, мировоззрении. Одним из методов воспитания отца была ирония, поэтому Кафка с детства привык к осознанию того, что от него не ждут многого, потому и не пытался кому-то что-то доказать. Выражения: "От господина сына этого, конечно, не дождёшься" было достаточно. "Чем старше я становился, тем больше накапливалось материала, который Ты мог предъявить мне как доказательство моей ничтожности".
Это ужасно. На самом деле, читая письмо, я множество раз ловила себя на мысли, что десятки отрывков хотелось бы предъявить отчиму. Не для того, чтоб съязвить, обидеть, кольнуть, а чтоб хоть немного заставить задуматься. Расшевелить извилины мозга. Маловероятно, конечно, что он что-то бы понял, но, может, если не навести на адекватные мысли, так просто разбудить долю чувств они б сумели. Не знаю. Отчим не приходился мне отцом - это к счастью, но легче от такого понимания не становилось. Да, по идее, кто он? Посторонний мне человек. Абсолютно чужой, как случайный прохожий на улице или сосед по лестничной площадке. Не более. Почему я позволила ему влиять на свою жизнь? На восприятие жизни? Почему мы вообще позволяем малозначительным людям значительно влиять на то, что нас окружает?
Он все двенадцать лет старательно ломал мою самооценку. Ломал любое проявление моей воли, скручивал в жгут, с наслаждением слушая, как трещат кости. Хотел сделать меня бесхребетной личинкой. Да, со своими детьми придерживался такого же рецепта, но неувязка заключалось в том, что я-то не была его ребёнком. У меня имелся родной отец. Пусть мы не жили вместе, пусть он не имел возможности спонсировать меня, но он был. Я осознаю, что кому-то это суждение покажется неправильным. "Отчим растил тебя, ты ела его хлеб, он муж твоей матери. А где был отец? Он ушёл от вас", - скажет кто-то. И пусть. Я знаю одно: ни один человек не обладает правом подавлять право другого человека. Тем более оскорблениями и физической силой. Ни один.
Однако, несмотря на это, больно было не меньше. Пролетел апрель, в мае я всё-таки ушла из дома. Поспособствовал тому очередной скандал.
Тем вечером я пришла домой в восьмом часу - пары закончились в три, и пять часов я бродила по городу, радуясь наступлению тепла, солнцу. Близилось лето, окончание учебного года, и даже сессия при этом не пугала. Я знала, что сдам её без проблем. Но проблемы пришли нежданно.
- Опять шлялась? - процедил отчим, встретив меня на пороге. Я молча, не глядя на него, повесила на крючок сумку, сняла кеды. - Ты вообще собираешься что-то делать по дому?
- Что опять не так?
Из кухни были слышны звоны посуды, звук лившейся воды.
- Что не так? А ты считаешь, что всё так, как должно быть? - я не понимала. - Ты хорошо устроилась: ни хера не делаешь, уходишь сутра пораньше, возвращаешься ближе к ночи. Ешь за мой счёт, не работаешь. Матери ни в чём не помогаешь. Готовить не умеешь. Мы разве не говорили на эту тему уже?
- Что вы сейчас от меня хотите? Почему нельзя просто не обращать на меня внимание? Я не прихожу домой вовремя, так как не хочу сталкиваться с вами, чтоб не возникало лишних конфликтов.
- Мне плевать, что ты там хочешь. Пока живёшь в этой квартире, в этой семье, должна выполнять свои обязанности, поняла? Сейчас пойдёшь и приготовишь рагу с мясом.
- Разве мама ничего не готовила?
- Неважно! - рявкнул он. - Пойдёшь и приготовишь, я сказал. Услышала меня?!
Войдя в кухню, я взглянула на маму, справлявшуюся с грязной посудой. На меня она не смотрела.
- Что происходит? - произнесла я, слыша сзади шаги отчима.
- Хватит языком работать. Взяла из холодильника овощи, мясо и начала готовить, - продолжал он приказным тоном. Мама молчала.
Я покорно раскрыла холодильник, выудила замороженный кусок свинины, кабачок, помидоры, болгарский перец, лук, чеснок. Бросила мясо в кастрюлю и демонстративно принялась ждать, пока освободится раковина. Отчим всё это время сверлил меня взглядом, когда же мама закончила, они вместе вышли. Мясо размораживалось долго, поэтому рагу было готово к десяти ночи. Есть его, разумеется, никто не стал, так как все поужинали пару часов назад маминым борщом. Когда я уже переодетая в домашнее пила чай, в кухню вошёл брат.
- Как дела? - спросил он, усевшись за стол, уронив голову в ладони.
- Ничего, - кивнула я с улыбкой. - А у тебя?
-Тоже. Родители ругались о тебе сегодня. Мама кричала, что тебя дома не застанешь, а папа сказал, что возьмётся за твоё воспитание.