23 глава
Доехав до общаги, Марк заплатил таксисту (мамины деньги он, понятно, брать не стал ни в какую), после чего мы вышли и, сохраняя негласный обет молчания, поднялись на третий этаж, откуда доносились детские визги, несмолкающий крик тёть Инны, мужской гогот, громогласные причитания Софьи Михайловны - собственно, типичный общажный вечер. Я не питала к этим людям симпатии, часто думала о них со злостью, всегда - с осуждением, едва не проклиная всякий раз, когда слышала постоянно повторяющиеся завывания, пресытившие голоса, ловила косые взгляды, но, вернувшись в этот мир после встречи с отчимом, словно скинула с себя высохшую кожу, ощутив светлое облегчение. Пусть всё происходящее в общаге было мне непонятно, неприязненно, пусть я терпеть не могла вечернее скопление соседей на кухне, противно высокий голос псевдоинтеллигентной Софьи Михайловны, её нравоучения, пусть бесила тёть Инна, её недалёкий, вечно пьяный муж, шумные, орущие дети, пусть вызывало всплеск отрицательных эмоций, когда беспардонная мамаша сажала посреди коридора свою младшую "Аришу" на горшок, веля после Алине "вытереть ей попу". Да, многое среди всего этого я не могла для себя принять, но недолгая встреча с отчимом поставила моё разыгравшееся эго на место. Я была счастлива имеющейся возможности вернуться в это место. Куда угодно, лишь бы подальше от дома.
Войдя в комнату, мы с Марком разулись, сняли верхние вещи. Марк поставил кипятиться чайник, я села на кровать гладить Бусинку. Перед глазами по-прежнему стояли радостные, живые, но при всём встревоженные, печальные глаза мамы, испуганный происходящим Кирилл, его по-детски искренний, трогательный подарок, похотливый взгляд дядь Саши, менторский тон, которым он начал разговор за столом. Тело всё ещё хранило те ледяные ощущения, сковавшие его холодным, искусственным прикосновением. Я чувствовала себя вновь окунувшейся в грязь, хотелось умыться. Забыться. Но не имела права жаловаться - моё желание, как ни крути, исполнилось. То, чего больше всего желала в честь двадцатилетия, в жизнь всё-таки претворилось. Кому жаловаться? Куда?
- Что скажешь? - произнесла я, наблюдая за тем, как Марк выключил чайник и задумчиво сел за стол, не став разливать кипяток.
Ответил он не сразу.
- Честно? Затрудняюсь что-либо сказать.
- Ты разочарован? Или удивлён?
- Ни то, ни другое. Я ждал чего-то подобного.
- Что думаешь о маме?
- Как мать она идеальна. Заботлива, внимательна, отзывчива. Сентиментальна моментами, но её это не портит. Наоборот. Делает мягкой, понимающей. Говорит она или молчит - от неё исходит что-то вроде тёплого света, она как огонёк в холодном доме, которому не боишься довериться. Видно, что до потери памяти любит вас, стремится одновременно всем угодить, не обидеть. Я давно не встречал настолько искренних в проявлении эмоций людей, настолько уязвимых, не защищённых собственно выстроенной стеной, показным равнодушием, самолюбием, озлобленностью на окружающий мир, ну или чем-то подобным. Она такая, какая есть. Ничуть фальши. Ничуть гордыни или высокомерия женского, кокетства. Абсолютная искренность. Но именно в этом её необъятная слабость. Всё, что на сердце - то и на лице, то и в голосе, в интонации. Она изо всех сил стремится всех сделать счастливыми, а безрезультатно. Глаза выдают отчаяние. Усталость. В каком-то смысле истощённость моральную. Потому и резкая смена душевного настроя: от желания вспылить до порыва задушить всех в объятиях. Как человек, как женщина, она несчастна. Я не знаю обстоятельств, по которым вы с ней долгое время не выходили на связь, Кир, но когда ты заявила, что мы собираемся уходить, когда она стала говорить про торт, про такси, мне было больно смотреть. Я не знаю, какие наиболее правильные слова подобрать сейчас, но единственное, что могу сказать сейчас, - твоя мама одинока. Дико одинока. Она прекрасно осознаёт, что вы все далеки друг от друга, а этот ужин, "Медовик", шампанское, подарок в обёрточной бумаге - всего лишь попытки создать видимость несуществующей гармонии, единства так называемого. Они не изменят ситуацию, но она старается.
- И что же в таком случае делать?
- Прости, Кир, но тут я не знаю. Основная суть вещей мне не известна.
- А догадываешься, в чём суть эта состоит?
- Может быть.
- Ну и?
- Конфликт между тобой и отчимом?
- Банально, но да. В значительной степени.
- Поэтому ты ушла?
- Да, поэтому. Иначе бы наше совместное проживание обернулось трагедией. Хотя я и теперь не уверена в том, что однажды её не произойдёт.
- Давно он вошёл в вашу семью?
- Я бы сказала, не вошёл, а вломился - именно так это было. А как давно? Четырнадцать лет назад - практические сразу после развода родителей.
Возможно, во мне зашевелились спавшие долгое время чувства, внезапно тем вечером пробудившись, но выговориться хотелось страшно. Всё, что держала в себе, всё, о чём Марк не решался спросить ранее, выложила разом: и про детские протесты с туалетом, и про адские скандалы, и про сочинение Кирилла, в котором он желал, чтоб в нашей семье пришёл конец слезам. С яркими деталями рассказала про месячное проживание на съемной квартире, про ссору с мамой, после которой мы длительное время не решались поговорить. Марк слушал с выражением недоумения, горечи. Слушал внимательно, не перебивал. Он ждал этого разговора с той самой ночи в баре, не требовал, но ждал. Хотя, думаю, услышанное не стало для него шоком. Марк изначально знал, что моя жизнь кишела изъянами, вопрос в его глазах читался всегда один: "Какими?". "Тирания отчима, слепая мамина зависимость, а также неудачные стечения обстоятельств", - кратно можно было б ответить так, но подобного объяснения не достаточно, потому я вдалась во все грязные подробности.
Конечно, непросто было даже мысленно возвращаться в те непростые минуты, дни, мгновения, неприятно было ворошить это далеко не радужное, не расписанное цветными мелками серое одноликое прошлое с обидами, истериками, криками, непониманием, вечным страхом. Больше всего на свете я жаждала забыть о том, что было. Стереть, освободиться, перестать быть уязвимой, но "раны не заживают быстрее, если не кровоточат", как пишет Харуки Мураками. Когда я завершила свою исповедь, Марк не решался заговорить, тяжело переваривая мои россказни.
- Помнишь описание Фёдора Карамазова в начале романа? "Это был странный тип, довольно часто, однако, встречающийся, именно тип человека, не только дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового, - но из таких, однако, бестолковых, которые умеют отлично обделывать свои имущественные делишки, и только, кажется, одни эти", - добавила я в заключение.
- Помню, - кивнул Марк. - Помню ещё такую фразу: "Какие страшные трагедии устраивает с людьми реализм".
- Да уж, реальность любит позабавиться. Печально, что финал этих забав всегда плачевен. То, что происходит в моей семье, на самом деле не такой уж нонсенс - подобных историй миллионы: неприязнь отчима или ревность и издёвки мачехи, ссоры, скандалы на фоне непонимания, неприятия. Я, конечно же, осознаю, что бывают ситуации и пожёстче, когда мужики мамаш домогаются до её детей, избивают, склоняют к нечеловеческим извращенствам, зверствам, а попробуй те пожаловаться кому-либо - навлекают на себя ещё больше проблем. Бывает, когда родные матери сами во всём этом участвуют. Бывает, когда и родные отцы насилуют дочерей - говорить об этом можно долго. Моя жизнь не самая трудная, не самая исполосованная, но и нормальным всё происходящее тоже не назовёшь. Обыденным - да, но не нормальным. Так быть не должно, не о таком я мечтала. Не таким представляла понятие о семье. Считаешь, подобные уроды имеют право на жизнь?
- Наверно, имеют. Не расстреливать же их.
- А, по-моему, расстрелять правильнее, чем позволить жить и травить существование окружающим. Сколько таких извергов до смерти забили своих жён? Довели до самоубийства? Сколько детей вышло во взрослую жизнь с психическими отклонениями, моральными травмами? Сколько таких искалеченных повзрослевших детей вскоре искалечит других? Разве оно того стоит? Возьмём Кирилла: имея возможность жить с родным отцом, он понятия не имеет о том, что такое отец. Любит он его? Нет. О какой любви тут можно говорить? Кирилл боится этого человека. Боится, но не уважает, а повзрослеет - будет презирать. Не думаю, что в нём сложатся задатки тирана, но, однозначно, представление о семье у него на всю жизнь покорёжено. Пока он не до конца осознаёт, но уже многое понимает.