Упоминание о Климте немного подбило, но вида я не подала, хотя что-то там на дне заныло.
- Ты тоже Марку понравилась. Он о тебе в первый же вечер знакомства множество хороших слов сказал, - произнесла я тогда в свою очередь, жуя мамину жареную картошку, закусывая маринованным помидором.
- Действительно? - обрадовалась она. - Не ожидала. Мне казалось, у него остались не особо приятные ощущения от ужина.
- С чего это?
- А что, не было причин?
- Может, и были, но твоё тепло, твоя сердечность на фоне этих причин взяли верх. Марк оценивает ситуацию не в общем, а подмечает детали.
- Приятно это слышать. Обязательно приходите как-нибудь вместе. Кстати, а что вы на Новый год планируете? Где будете отмечать?
- Мы решили не отмечать. Может, посидим, торт с чаем попьём, но никакого застолья.
- Если хотите, приходите к нам. Мы дома будем, никаких знакомых звать не собираемся. Я не настаиваю, понимаю, что вряд ли возникнет желание, но это так, мало ли. Вдруг надумаете.
Понимая, что не надумаем, я сумела лишь виновато отвести глаза. Невольно вспомнились слова Марка. Что ни говори, как ни пытайся, какие силы ни вкладывай, в этой семье счастья уже не будет. Изначально не было, что изменится со временем? Можно собрать осколки и склеить разбитую чашу, но оттого она не перестанет быть разбитой и всякий раз будет рассыпаться. Наверно, стоило подыграть маме, уступить, отодвинуть принципы на задний план и под руку с Марком прийти в Новогоднюю ночь домой. Есть за столом курицу, оливье, пить шампанское, смотреть "Новогодний огонёк", не обращая внимание на окосевшего отчима, но возможно ли это было? Видеть лишний раз это наглое лицо я нисколько не горела желанием. Не просто так ведь сбежала из дома, не просто так столько времени между мной и мамой висела ширма, не дававшая услышать друг друга. Я ушла в пик своего презрения, обиды, разочарования, отчаянья, и, если судить по маминой логике, спустя полгода, должна была безо всякой задней мысли устраивать визиты с новоявленным молодым человеком? Нет. Мы живём не в телевизоре. Не в сериале. В жизни события подчиняются другим законам.
За день до тридцать первого декабря я всё-таки решилась на поход по торговому центру в поиске подарка для Марка. Хотелось отблагодарить его за сделанное добро, за привнесённый свет, за моё психическое равновесие. Купить что-то конкретное не планировала, поэтому бродила от сувенирных отделов до модных бутиков с одеждой, косметикой. Всё, что встречалось, было или не тем по всем параметрам, или чрезмерно дорогим, или безвкусным, или бессмысленным. Найти интересную вещь в провинциальном городе, если у тебя нет хотя бы тысяч двух в кармане, практически невозможно. Я никогда не любила ходить по магазинам, и этот поход, как и большинство прошлых, закончился ничем. Материально - ничем. Но бесполезным всё же не был.
Выходя из пафосного здания, отделанного зеркальными панелями, я столкнулась с человеком, которого узнала не сразу. Та самая девушка, что однажды разоткровеничалась со мной о своей сестре, а вскоре написала заявление на увольнение и без каких-либо предисловий исчезла. Выглядела она неважно. Опустевшей что ли. Испитой. В чёрном пуховике, волосы спрятаны под тёмно-зелёную вязаную шапку, глаза стеклянные. Мы прошли мимо друг друга: я оказалась на улице, Надя вошла в торговый центр, но, недолго думая, я развернулась и стремительно пустилась за ней. Что мною двигало? Не знаю. Чисто человеческий интерес, сострадание, любопытство? Понятия не имею, но внутреннее чутьё подсказывало, что я должна была так поступить. Ради чего? Это уже другой вопрос. Догнав Надю, я не сразу нашла нужные слова, поэтому пару шагов шла, уткнувшись ей в спину, и лишь когда она остановилась возле отдела с косметическими средствами, я решилась на разговор.
- Надь, привет. Помнишь меня?
Переведя тяжёлый взгляд с витрины, она считанные доли минуты находилась в смятении, но вскоре в её глазах что-то прояснилось.
- Кира?
- Да.
- Неожиданно. Как ты?
Говорила она без эмоций.
- Сейчас гораздо лучше, чем тогда, когда мы виделись в последний раз. По-прежнему работаю в "Итальяно".
- Серьёзно? Думала, ненадолго тебя хватит, ты человек другого склада.
- Может быть, но деньги-то нужны. А как твоя жизнь? Разрешилась та ситуация с Дашей?
- В каком-то смысле разрешилась, - помедлив, кивнула она. - Две недели назад были похороны.
Я замерла. Похороны? Надя спросила, не тороплюсь ли я, и, получив отрицательный ответ, предложила выйти на улицу. Я осознавала, что развивать этот разговор было не самой удачной затеей, как и начинать, но она не оттолкнула меня, напротив. Продолжила говорить по своей инициативе.
- Вполне ожидаемый финал - перед сном наглоталась таблеток, а когда утром мы забили панику, поздно уже было. Да и не спасло бы её ничего. Раньше надо было спасать.
- Что ты имеешь в виду?
- А то, что физическая смерть формальна. Мы боимся её, боимся думать о ней, представлять. Она видится пропастью, противоположностью жизни, а на деле-то не так трагично умереть физически. Когда приходит духовная, моральная смерть - вот это ад. Легко закрыть глаза и отключиться, но когда ты жив и при этом отключен - вот это страшно. Но что мы? То, что не касается материальности, мы не воспринимаем. Не хотим воспринимать.
- Я понимаю, о чём ты.
- Можем прогуляться? - спросила она, спрятав в шапку выбившиеся волосы.
- Конечно.
- С самого момента похорон я даже плакать не могу. Иногда так хочется сесть, разреветься, освободиться от этого внутреннего удушья, а ничего нет. Пусто. Не потому, что я такая равнодушная, холодная тварь, нет. Я любила Дашку, постоянно вспоминаю о ней, прокручиваю в голове наши давние разговоры, мгновения, которые ещё недавно вызывали слёзы, она всегда будет рядом. Но с этим уходом и во мне что-то умерло. Ничего не чувствую.
- Самозащита?
- Да, и, может, оно к лучшему. Вся эта история чудовищна, я до сих пор мало что понимаю. Кто виноват? Можно ли было предотвратить случившееся? Когда возникла трещина? Теперь вряд ли удастся прийти к каким-то осознанным, ясным осмыслениям. Был человек - нет человека. И не стало не только её, не стало всей моей прежней жизни, словно дыру просверлили в прошлое, изъяли определённые эпизоды, оставив пустоши. Я видела сестру мёртвой, чуть ли не целые сутки просидела рядом с гробом, но поверить в то, что её нет, не могу. Как и полтора года назад назад, когда она уехала работать в детский лагерь на юг, мне по-прежнему кажется, что придёт время - она позвонит, напишет, сообщит о дне и времени возвращения, мы заберём её с вокзала. Постоянно снится эта сцена. Для меня сестра всё ещё жива. Всё ещё где-то в этом мире. Захожу к ней в комнату, листаю тетради, книжки, принюхиваюсь к родным запахам, разглядываю висящие на стенах анимешные рисунки, смотрю детские фото, дико хочу разреветься, но вместо этого, впадаю в ступор. Часами сижу среди этих вещей, слушаю в наушниках сохранённую в её телефоне музыку, а в голове ни одной мысли. Ничего.
- С моей стороны будет наглостью спросить о причине? - осмелилась произнести я, искренне тронутая услышанной историей.
- Смерти? А кто её знает, - задумчиво проговорила Надя. - Я пыталась разобраться в этих событиях - не вышло.
- В последнюю нашу встречу ты рассказала о синяках.
- О моих сомнениях по поводу её садомазохистских наклонностей?
- Именно.
- Это было началом. Много чего произошло после: она менялась на глазах и внешне, и внутренне. То ли под влиянием Артёма, то ли существовало что-то ещё, до чего уже никогда не докопаться. Не знаю. Мы постоянно ругались, скандалы стали неотъемлемой частью каждого утра, каждого вечера, причём вспыхивали на ровной почве, беспричинно. В результате однажды сестра собрала вещи и заявила, что уходит из дома. Куда? К Артёму. Родители пытались удержать, а смысл? Она вылила на них ведро грязи, ударила по самому больному и ушла. Какое-то время никто её не видел. Сама она не звонила, а мы после всего услышанного наивно ждали первого шага с её стороны. Да, она вышла на связь, когда деньги понадобились, родители, конечно, помогли ей, как тут откажешь? Ответственности с них никто не снимал, она по-прежнему находилась под их опекой, лишь формально, разумеется. Я не видела её месяц, второй. Как-то решила позвонить, помириться, ожидала, что Дашка проигнорирует, трубку скинет, а она ответила. Ответила так, что мне самой захотелось тут же нажать "Отбой", но нет. Я заговорила. Заговорила с надеждой на понимание, а вскоре сдалась. Бросила трубку безо всякого объяснения, потому что ответили мне настолько холодным, настолько чужим, грубым голосом - глупо было продолжать разговор. А спустя какое-то время, я написала во "В контакте" её подруге из техникума. "Привет. Как жизнь? Как учёба? Как там у Даши дела? Общаетесь?" - что-то в таком роде, на что она мне настрочила не особо приятное сообщение, в котором рассказала, что сестра практически не появляется в заведении, а если и приходит, то всех сторонится, на попытки сближения реагирует агрессивно. "Но что нас всех убило, - цитирую слова этой подружки, - на днях она явилась на сдачу курсовой с опухшим, разбитым лицом. Под обоими глазами синяки, у губы ссадина - и это ещё не ясно, что там под одеждой, поскольку она тщательно скрывает руки. По-моему, пора бить тревогу. Мне страшно за Дашу". Меня эта новость, естественно, испугала. Я тут же рассказала обо всём матери, та - отцу. Отец тут же поехал разбираться с Артёмом. Кир, извини, не хочу вспоминать даже. Всё это дико. Меня тошнит, когда прокручиваю в памяти те дни. Единственное, что могу сказать: Артём виновен в этой истории - да. Его вина есть, несомненно, и она немалая, но события, связанные с ним, стали следствием, не причиной. Тут всё гораздо глубже было, гораздо запутаннее. Не хочу ворошить, не хочу поднимать со дна то, что нам самим стало не по силам. Ты спросила: "Что толкнуло?", никто в нашей семье не знает ответа на это вопрос. А если кто и знает, то вряд ли признается.