Я наблюдала за тем, как она упала к отчиму, как стала трясущими руками щупать пульс, мало соображая, что к чему.
- Сердце остановилось! Пульс не прощупывается! - кричала мама, обезумев. - Телефон! Кирилл быстро мне сюда телефон!
Я не знаю, как долго брат находился в кухне, помню лишь его полные шока, испуга, ужаса, непонимания глаза. Дрожь по телу.
- Ты убила его, - ревела мама. - Убила ведь. Проклятая семья! Проклятая жизнь! Ненавижу всё это! Ненавижу!
Принеся маме телефон, Кирилл закрылся в комнате, я не могла произнести ни слова. В те минуты меня будто выключили. Голова кружилась, в ушах заложило, перед глазами потемнело, поплыло, ноги подкосились. Скорая приехала быстро. Осмотрев, так сказать, пострадавшего, врач сделал заявление, подробности которого я, хоть и сидела при этом рядом, не различала, но реакция мамы говорила яснее любых слов. Схватившись за сердце, она не переставала реветь. Врач о чём-то спросил у неё, она кивнула, после чего опустилась на стул, уронила лицо в ладони и, содрогаясь всем телом, в голос продолжала реветь. Я всё ещё спала. Сознание стало возвращаться лишь к приезду полиции. Запах крови, перемешанный с запахом спирта, ударил в нос, к горлу подступила тошнота. За пару минут до этого мама в панике и в слезах шепнула мне на ухо, что возьмёт всё на себя.
- Соседи знали о скандалах, о том, что он распускал руки, у меня малолетний ребёнок, так что оправдают. Не смей выложить правду, сделай так, как я прошу. Кирилл ничего не скажет.
Не знаю, как в те минуты мама вообще могла рассуждать об этом, но её слова подействовали. Вот тут-то я осознала суть произошедшего. Осознала, что отчим больше не поднимется с пола. Он умер. Умер от моей руки. Я убила его, испугавшись за маму. Тело этого изверга забирают на экспертизу, а нас везут в участок. И это не сон, не моё разыгравшееся воображение. Всё произошло наяву.
Хэппи-энд свершился. Привет, Питер! Привет, счастливая жизнь! Привет, мир! Привет, новая счастливая жизнь! Мой разум отказывался принимать данную правду. Я не верила, что героями случившегося действительно стали не люди из телевизора, не люди из газеты, а мы. Что я действительно разбила голову человеку, от которого бежала. Что если б в то мгновение я не была рядом, что если б в тот тёплый майский вечер не пришла в гости к родным людям, на его месте оказалась бы мама. Что ближе к ночи мне позвонили бы из полиции и холодным голосом сообщили, что человек, который принёс нас с Кириллом в эту реальность, задушен. В автомобиле со спёртым воздухом меня бросило в холод, я смотрела на рыдающую маму, на брата с застывшим кошмаром в глазах, изо всех сил желая пустить слёзы, но глаза оставались сухими. Я онемела. Морально застыла. Ничего не осталось. Ни сил, ни эмоций, ни чувств. Пустошь.
Допрос прошёл, как в тумане. Когда полноватый следователь с пухлыми пальцами сухим отработанным тоном твердил: "Где ты была на момент совершения убийства? Что слышала? Что видела?" и так далее, я с трудом выуживала из заблокированной памяти фрагменты разговора, оскорбления в мамин адрес, но на вопрос о моём местонахождении после продолжительных колебаний сказала, что была в комнате брата. Когда вбежала в кухню, отчим уже лежал без сознания. Не знаю, зачем решила подыграть маме, может, на фоне стресса всерьёз поверила в эту легенду, но что касается Кирилла - Кирилл действительно ничего не сказал. Он вообще с того дня перестал разговаривать. Видел ли, что не мама, а я разбила голову его отцу, нет ли - этого не раскрыл никому. Долго следователь просидел с ним, долго пытался вывести на разговор, но после бесполезных попыток заявил, что у ребёнка шок.
Что далее? Нас отпустили. Меня и Кирюшку, вернув изъятые при аресте ключи и телефон. Маму оставили в участке. По её настоятельной просьбе сотрудник полиции должен был отвезти Кирилла к крёстной матери - близкой маминой подруге. Понятно, что оставить его со мной было невозможным после случившегося. Я сама находилась в неадекватном состоянии, недоверие мамы являлось оправданным. Перед прощанием она, более - менее успокоившись, коснувшись наших рук, шепнула: "Всё будет хорошо". Верила ли в это сама? Вряд ли. Я точно не верила. Выйдя на улицу, глядя на то, как запуганного брата сажают в служебную машину, увозят, долго стояла на крыльце, держась за перила, окрашенные синей, местами слезшей краской, жадно глотая пыльный весенний воздух, которого вдруг резко показалось мало.
Привет, реальность! Твоя взяла.
29 глава
Не помню, как добралась до общаги, как оказалась в опустевшей комнате с чемоданами, как доползла до кровати, но так или иначе на несколько часов я в прямом смысле вырубилась. Снилось одно и то же: отчим, его крики, домашние разборки, слёзы мамы. В одном из снов я вернулась вечером домой с учёбы, закрылась в комнате. От меня пахло сигаретами, но страх как таковой отсутствовал, а зря. Дядь Саша унюхал.
- Я не понял, - взревел он в крике, пристально глядя на меня желчными глазами, раскрыв дверь в комнату. - Успела надушиться?
- А что вы имеете против? - не понимала я. - Мне двадцать лет, не пять. Забыли, что мама с моего возраста начала курить? Что вы сейчас мне можете предъявить?
Здесь прибежала разъярённая, раздражённая мама и, с осуждением глядя на меня, отрезала:
- Дорогая моя, вообще-то, когда я начала курить, я уже была матерью.
- Вот именно, мам! Ты уже была матерью и при этом курила.
- А ну закрыла рот, не смей матери перечить, говно! - кричал отчим. - Ещё раз придёшь домой с таким запахом, возьму ремень и всю задницу тебе в кровь изобью, поняла?
В другом сне он носом об пол стучал Бусинку, после кошки добирался до мамы. Несколько раз подсознание рисовало не выдуманные, а пережитые сцены из прошлого. Все они были однотипны, во всех мелькал отчим, его бранные слова, оскорбления, унижения, мой адский страх, непонимание, обида. Открыв в ужасе глаза, я долго лежала, пытаясь осознать, действительно ли то, что произошло пару часов назад, мне не приснилось. Действительно ли я стала убийцей. Действительно ли маму арестовали, а Кирилла увезли к чужим людям. Действительно тот изверг, который приходил ко мне в кошмарах, то чудовище, сделавшее мою реальную жизнь кошмаром, никогда не встанет, никогда не сможет причинить никому из нашей семьи вреда. Когда остатки сна выветрились, и сознание вернулось, стало тошно. С одной стороны, с души отлегло. Ощущение того, что камень, тянувший на протяжении долгих лет нас на дно, вдруг подарил свободу, оказалось вовсе не тягостным. Мысль о том, что отчима больше нет, что он в морге, что он не задушил маму, а отпустил всех нас, была не горькой. Нет. Его смерть после всего пережитого, испытанного, выплаканного не могла стать как факт трагедией для меня. Я не могла поверить в это - да. Не могла до конца осознать, что сердце этого деспота, называвшего меня и Кирилла говном, тварями, гнидами, суками, а маму - шлюхой ебучей, остановилось. Не выходило. По-прежнему казалось, что пройдёт неделя, две, я приду навестить маму с братом, а это стокилограммовое тело будет сидеть на кухне с рюмкой в руках, вожделенно улыбаться, жуя котлеты с майонезом, бросаться грязными словами, доводя маму до истерики. То, что этого больше не произойдёт, что-то во мне отказывалось принимать. Ступор. Недоумение, граничащее с тихой болезненной радостью.
И, возможно, всё хорошо, если б не другая сторона случившегося. Я убийца? Сама эта мысль казалась дикой. Однако, поднявшись с кровати, включив свет и оглядев себя с головы до ног, ощутила, как вновь в животе замутило, как подкосились ноги. Мгновенно память нарисовала то, что случилось не просто фрагментами, а посекундно. И прерывистое дыхание мамы, и вздувшиеся жилы на шее отчима, и его липкие, вымазанные кетчупом пальцы, и заляпанная бутылка из-под водки "Хаски", край этикетки которой был сорван. Пятна запёкшейся крови на моих синих джинсах, на футболке в сине-белую полоску являлись не просто доказательством произошедшего убийства, я осознавала, что никогда не сумею смыть с себя эту кровь. Сколько б лет ни прошло, сколько б людей ни повстречалось. То, что случилось тем вечером, не исправить ни временем, ни обстоятельствами, ни какими-либо утешениями, оправданиями. Я убила человека. Да - скота, да - изверга, портившего жизни окружающим, да - тирана, ставшего стеной между мной и мамой. Но его убил не кто-то, а я. Возможно ли? Возможно ли то, что маму арестовали? Возможно ли, учитывая, что во многих подобных случаях непреднамеренных бытовых убийств женщин не оправдывают, а сажают, маму оправдают? Возможно ли, что ей дадут реальный срок, приговорив к отбыванию его на зоне среди педофилов, насильников, маньяков и прочих моральных уродов?