В тряске я стянула с себя одежду, ещё раз оглядела, не осталось ли нигде более крови, выключила свет, в нижнем белье легла в постель, не зная, куда себя деть. Тело показалось чужим, незнакомым. Что действительно произошло? Что делать? Как быть? К кому обратиться за помощью? Кому рассказать? Меня колотило, я чувствовала мороз по коже, но при этом простынь вмиг стала мокрой от пота. Какой вокруг мир? Какая реальность? Может, я всё придумала? Может, не было ни убийства, ни встречи с мамой, ни бутылки? Может, у меня давно поехала крыша? Где та грань, отделяющая существенное от иллюзорного? Ледяное, мокрое тело колотило, в голову лезли непонятные образы, ужас, застывший на лице Кирилла, крик мамы стоял в ушах, звук бьющегося стекла. Я с головой накрылась одеялом, но при этом чувство было такое, будто в комнате находился кто-то ещё. Не Бусинка, человек. Кто-то, кто обо всём знал, всё видел. Кто был в курсе того, что под кроватью лежала одежда, запачканная кровью.
Я лежала, вздрагивала от шорохов. Засыпала, видела короткие сны с теми же кошмарными сюжетами, просыпалась. В одном сне меня выбросило в детство. Мне года четыре. Мы стоим с мамой на многолюдной площади у множества киосков, она что-то покупает, я смотрю на витрины. Десятки лиц проходят мимо, сменяют друг друга, десятки голосов, смех, детские визги. Вдруг я теряю маму из виду. Озираюсь по сторонам, её не видно. Пытаюсь кричать, крик не доносится. Люди смотрят на меня, кто-то улыбается, кто-то перешёптывается, а родного человека нет. Я пробираюсь сквозь толпу вперёд, иду, зная, что где-то должен быть конец, но, вместо этого конца, оказываюсь там, откуда пришла. И вновь те же голоса, те же люди, среди которых я одна. Никто не спешит подать руку, никто не слышит. Все смотрят и проходят мимо.
Проснулась от громкого стука в дверь. Сбросив с влажной головы одеяло, услышала:
- Кир, открой. Что случилось? Ты же дома, открывай.
Спросонья в голове пронеслось: "Они всё узнали", но вскоре разум вернулся, напомнив, что это Марк. Что, вероятно, я оставила ключи в замке, отчего он не может открыть и попасть в комнату.
В полубредовом состоянии нащупала ногами пол, встала с кровати, прошла по комнате, зажгла свет, повернула этот ключ. Увидев меня, Марк опешил.
- Ты заболела?
Я молчала. Сил что-либо говорить не было.
- Кир?
Глядя в пол, я доползла до постели, легла, уткнувшись носом к стене.
Могу представить его реакцию, но, как ни странно, выпытывать объяснения Марк не стал. Я не слышала, как он ел, переодевался, не знаю, во сколько лёг. Сама же спала неспокойно. По-прежнему снились кошмары. Несколько раз Марк будил меня, в испуге твердя: "Всё хорошо, я тут. Слышишь? Всё хорошо, ты со мной. Никто не пропал". Один раз я проснулась в слезах. Снился Кирилл. Как будто я прихожу со школы домой, разуваюсь, спрашиваю, есть ли кто, никто не отвечает. Прохожу в кухню, оттуда в зал - кругом всё сияет блеском и чистотой, как после недавней уборки. На секунду останавливаюсь, слышу, что в комнате кто-то плачет. Захожу - там брат. Сидит, забившись под стол, содрогаясь, всхлипывает. На мои удивлённые вопросы ничего не говорит. За дверью раздаётся голос отчима.
- Вернулась? - спрашивает он. Я молчу. - Вернулась, спрашиваю?
- Да, - говорю.
- Не отвечай ему, - шепчет Кирилл.
- Почему?
- Нужно прятаться. Нельзя, чтоб он тебя увидел.
Я не понимаю.
Тут отчим открывает дверь и с издёвкой, наслаждаясь моим страхом, выжидающе смотрит исподлобья, как это часто бывало в действительности.
- Почему не отвечаешь сразу, когда я задаю вопросы? С кем я разговариваю?
Медленными, широкими шагами проходит в комнату, заглядывает под стол.
- А ты чё плачешь?
Кирилл молчит, продолжая плакать.
- Вот теперь мы с вами заживём, - смеётся отчим. - Вот теперь я возьмусь за ваше воспитание.
Нутро поднывает, я чувствую: что-то произошло. Когда он достаёт из карманов спортивных штанов руки, у меня едва не останавливается сердце. Сгустки крови. Я пячусь назад, отчим, продолжая улыбаться, идёт на меня, но вдруг останавливается и начинает не просто смеяться, а ржать. Громко, противно. Резко развернувшись, я направляюсь к ванной комнате, открываю дверь, а там мама. Лежит голая в ванной, от лица и до пальцев ног исполосованная собственной бритвой. Ничего более болезненного, я ни до, ни после не испытывала. Проснувшись, ревела долго. Марк, разумеется, проснулся тоже. Успокаивал меня, что-то шептал. Таким образом мы и встретили утро следующего дня.
Открыв оттёкшие глаза, первое, что я увидела - растерянно смотревшего на меня парня. Понятно, после такой ночи я должна была что-то сказать, а не получалось. Организм, как и ночью, продолжало ломать.
- Я быстро на работу за зарплатой и сразу вернусь.
Я кивнула.
Перед тем, как уйти, Марк дал мне несколько таблеток, кипячённой воды.
Понятия не имею, что это были за таблетки. Должно быть, антибиотики. Что-то, подавляющее жар, успокаивающее. Выпив микстурную смесь, снова провалилась в сон. Спала до вечера. Проснулась, наверно, ночью, так как в комнате приглушённо горел свет, Марк, устроившись за столом, подперев подбородок ладонью, что-то читал.
- Как себя чувствуешь? - прошептал он, оторвавшись от книги. - Выпьем таблетки?
Я проигнорировала его. Первым делом мне нужно было сходить в сортир. Как? Понятия не имела? С трудом найдя силы встать с кровати, прошла к шкафу, нащупала халат. Голова кружилась, тело ломало, лицо горело. Наблюдая за тем, как я медленно совала ноги в тапочки, Марк поднялся со стула, обулся в свои, взял меня за руку и вместе со мной вышел. К счастью, в коридоре нам никто не встретился. Вероятно, было часов двенадцать - одиннадцать ночи. Оставив меня у кабинки, Марк отошёл к окну, но из туалета не вышел. Я чувствовала себя унизительно, но сил на то, чтоб протестовать, настаивать, попросить его уйти, не нашлось.
После мы вернулись в комнату, меня всё-таки напоили таблетками, вытерли с тела пот. И снова в одном нижнем белье я легла на кровать. Проспала всю ночь, весь следующий день. Конечно, часто просыпаясь в бреду, часто в слезах или от слов Марка, твердившего слова успокоения. Кошмары не прекращались. Что происходило с мамой, с Кириллом страшно было знать. Отпустили ли маму до суда, вернулись ли они домой, заговорил ли брат - ничего не было ясно. Несколько раз снилось, будто мама звонит мне и радостным голосом щебечет в трубку, что всё хорошо. Отчим пришёл в себя, её отпустили. Кирилл счастливый зовёт меня в гости. Просыпаясь в такие мгновения, я ревела. Сколько прошло времени? Какое сейчас число? Я потерялась во времени, в пространстве. Марк продолжал поить меня капсулами, уверенный в том, что я схватила какой-то мощный вирус, и в какой-то степени так оно и было, только вирус назывался "Отчим". Вирус, который сидел в моей жизни с шести лет, и даже его смерть не сумела меня вылечить.
- Какой сегодня день? - глотая таблетки, процедила я севшим голосом. В комнате стоял полумрак, из коридора доносились знакомые голоса.
- Двадцать девятое мая, - ответил Марк, заваривая мне чай. Билеты в Питер были у нас на тридцатое. - Лучше себя чувствуешь?
- Немного. Я двое суток проспала?
- Да. Хочешь, что-нибудь лёгкое тебе приготовлю? Голодная?
- Да нет. Меня всё ещё мутит.
Сделав в постели в сидячем положении несколько глотков кисловатого чая, я снова легла. Спать более не хотелось, но слабость не отпускала.
- Мне кто-нибудь звонил?
- Минут тридцать назад незнакомый номер. Я не стал брать.
- А кто-нибудь из родных?
Марк сделал отрицательный жест.
- Можешь дать телефон?
Незнакомые номера звонили мне редко. В связи со случившимися событиями понятно было, что звонок непростой. Нужно было связаться с этими людьми. Нажав кнопку вызова, я с ноющим сердцем ждала ответа. Трубку взяла женщина, представилась тёть Риммой, женой брата отчима, сказала, что завтра похороны, поэтому, если есть желание "проститься с усопшим", то меня будут ждать по определённому адресу. Адрес она, соответственно, продиктовала. Попрощавшись с ней, первое, о чём я подумала - о маме. Если похороны устраивают родственники дядь Саши, значит ли это, что мама в противовес ожиданиям переведена в СИЗО? Или же её выпустили, но само собой разумеется, что после произошедшего доверить похороны якобы убийце недозволительно? Несмотря на то, что она является умершему женой, пусть и несчастной? Пусть не менее пострадавшей?