— Понимаешь, меня всегда это беспокоило. Мы живём в земле, — продолжал Фарн вслух. — Фактически мы живём в земле. Всё наше окружающее пространство, помимо самой воронки, это всё земля, земля и земля. Не зря так и названа. Помнишь, мы смотрели сериал, где одну планету назвали Яблоком, помнишь? Ты спишь?
Фарн-а засыпала.
— Потом, в какой-то момент, это яблоко вдруг разрезали. На две отдельные половины, две отдельные планеты. На две полу-Земли. Одну для синих муравьёв, другую – для зелёных…
Фарн-а стала похрапывать.
— Фарн-а, не спи! — потряс её за плечо Фарн. — Я должен тебя о чём-то спросить.
— Мм?
— Они тебя спрашивали о дочери? Как-нибудь упоминали? Пусть даже мельком.
Фарн-а резко очнулась.
— Да-а. Они спрашивали, как она учится в школе. Я сказала, что хорошо, отличница.
— А ты сама с ней в последнее время о чём-нибудь говорила?
— Мы всегда говорим.
— О чём-нибудь о таком?
— Нет. Но она сама…
— Ну!
— Девочки в школе возмущались, что мы все гамэргаты.
II
Клиника неврозов располагалась в пещере с искусственным небом. В сущности, это была просторная каверна почти идеально сферической формы. В самой нижней части был разбит сад и плескалось мелкое озеро, так что нижний корпус больницы частично стоял на сваях, в верхней — освещение создавали два подвижных светильника, один жёлтого света, с мощной лампой накаливания, другой — голубоватый, холодный, люминесцентный, но тоже шарообразный. Сложную систему кабелей и подвесов иногда заедало, и тогда жёлтому светильнику становилось неинтересно уходить на ночь, и он всячески мешал синему. Иногда они оба так причудливо сцеплялись, что висели на небе по несколько дней, пока вызванные электрики устраняли неисправность. Главный врач клиники доктор Андрелион сломал голову, чтобы объяснить пациентам, что тут вообще происходит.
Контингент, в основном, у него был очень непростой, образованный и любивший подискутировать. Библиотека клиники никогда не бывала пуста, кинозал тоже. Всё это увеличивало и без того высокую набожность пациентов, хотя доктор Андрелион умел вовремя купировать эксцессы. Он был сторонником радикальных методов лечения нервных расстройств и всю жизнь отстаивал метод «клин клином». Ради лечения своих подопечных он даже добился того, чтобы власти проделали отдельный проход в соседнюю каверну, где располагался Храм всех людей, и вот там, в этом храме, наиболее сложные больные проводили по нескольку часов кряду, обычно сразу после ужина и до двенадцати часов ночи, а потом возвращались умиротворённые. Лишь одна пациентка возвращалась ещё более возбуждённая.
— Танцует? — спрашивал доктор, просматривая последние записи в медкарте. Для этого он пригласил в кабинет её лечащего врача.
— Танцует, — ответил лечащий врач. — Вчера ночью вот опять.
— Снова на стене?
— На стене. Откровенный стриптиз. Ярко выраженный сексуальный подтекст. Бюстгальтер со стразами, эротическая комбинация, чёрные сетчатые чулки, две пары туфель на высоких каблуках…
— И как она только не сверзится на этих каблуках! — крякнул доктор.
— Держится, — сказал врач.
— Надо что-то решать. Как вы думаете, может, пора созывать консилиум?
— Я бы ещё понаблюдал, — сказал лечащий врач. — Динамика симптомов всё же оставляет надежду. И потом…
— Что?
— Всё же надо учитывать, что больная – тринадцатый ребёнок в семье и двенадцатая девочка подряд. В их касте девочки не должны так часто рождаться.
— Ну-у, — доктор тяжело вздохнул, выпустив из себя воздух. — Редко, но бывает. А что остальные дети?
— Без выраженных симптомов, а вот их старший и единственный брат проходил у нас углублённое обследование на предмет вегето-сосудистой дистонии. По результатам обследования было не рекомендовано заниматься тяжёлой атлетикой.
— И?
— Он стал шахматистом.
— И?
— Он умер.
— Куда вы клоните?
— Покушался на жизнь Мирмиколеона. Участвовал в студенческом заговоре.
— Н-да. Значит, был из тех?
— Да. Семья стоит на учёте, но, кроме нашего случая, никаких других отклонений не выявлено.
— Печально.
— Что печально?
— Всё печально, как видишь.
Когда лечащий врач ушёл, доктор Андрелион достал из кармана баночку с полосатыми желатиновыми капсулами. Положив одну в рот, он как бы с неудовольствием отменил, что та совершенно прилипла к его языку, и попробовал её стряхнуть. Он тряс головой так и эдак, мотал языком во все стороны и одновременно всем телом совершал весьма странные скачкообразные движения, никак не приличествующие уважаемому доктору. Извинить его могла бы, наверное, лишь пчела, вонзившая в язык старика жало и никак желавшая без своего жала улетать. Наконец, он устал и налил из графина воды. Вредной пчеле предстояло утонуть, а потом и раствориться в желудочном соке. Капсула, наконец, отклеилась, смылась в горло, и доктор с удовлетворением крякнул. Через несколько секунд жизнь вернулась в привычное русло.