Бисн в тайне завидовал Напну, превосходному бильярдисту, и оба стремились подражать Макну, профессионалу снукера.
Очень дружили Черн и Рузн. Вместе держались Карн и Гитн. К ним порой прибивался Лютн, но потом опять убегал язвительно покусывать Пална, который всё это время безуспешно вызвать на дискуссию то Магна, то Кофна. Те не отвечали. Магн отрешённо перебирал чётки, а двуволосинобородный Кофн упоённо читал книги своей молодости. За таким чтением он снова и снова погружался в те далёкие времена, когда в этом помещении заседал знаменитый дискуссионный клуб и гремели великие баталии. Как ума, так и воли. Спорящие постоянно приносили на подкрепу своим аргументам различные книги и в итоге создали небольшую библиотеку.
Фарн не держался особняком, но и тесную компанию ни с кем не водил. По старой дружбе, он пил и играл только с двумя муравьями, Цезном и Солном. Первый был помладше его, второй — чуть постарше, но когда-то они вместе мутили непростой бизнес, вместе ездили на рыбалку, играли в преферанс, да и теперь любили расписать пулю на троих. Фарн всегда ловил тот момент, когда Цезн продует Ленну в шахматы и, сердитый, придёт на их карточный столик, где, они, Фарн и Солн, тупо резались в очко, но при виде третьего тотчас брали свежую колоду.
— Раз, — сразу говорил один из них.
— Два! — тотчас выкрикивал другой.
— Играй, — улыбался третий.
Обычно Фарн дожидался, когда приходила его очередь раздавать, и он как бы случайно ударялся в воспоминания.
— А вы помните, как мы ездили в дальние пещеры на озёра? И как бешено клевал карась. Каждую минуту поплавок — тюк!
Произнося, Фарн словно забывал про свои карты, поднимал свой указательный палец, слегка подкидывал его вверх и затем резко клал набок, заодно положив и голову на плечо, в ту же сторону. Солн тоже клал голову на плечо, повторяя движение поплавка, и на лице Цезна появлялись первые признаки улыбки. Но всё ещё злой после проигрыша в шахматы, он подозревал, что эти двое пытаются подсмотреть его карты.
— Да, уезжали ведь рано утром и, чтобы не проспать, всю ночь играли в преферанс. С болваном, конечно, — подхватывал тему Солн, заказывая игру.
— Вист! — сразу говорил Цезн.
— Пас, — отвечал Фарн.
— Ложимся! — принимал решение Цезн, выкладывал свои карты на стол и принимался изучать карты партнёра.
Фарн откидывал на спинку стула и просто пил пиво. Когда он играл в карты, он всегда много заливал в себя пива, чтобы всегда иметь повод отойти в туалет и тем самым сломать темп игры. Ценз, в свою очередь, пил вино, поначалу очень осторожно, а Солн вообще был трезвенник. Зато щедро угощал всех. Было тайной Полишинеля, что через подставное лицо он давно владел этим баром, хотя и практически не вкладывал в него денег. В баре его волновали только официантки. Последние так и норовили присесть ему на колени. Солн был банкиром и привык окружать себя молоденькими секретаршами.
Они сыграли ещё несколько партий, периодически приговаривая что-то вроде «под игрока с семака» или «под вистующего — с тузующего», но и тут проигрывающий Цезн демонстрировал свой характер и настаивал, что надо говорить «под вистузá — с тузá»; партнёры ничего не имели против.
— Да, — время от времени продолжал вспоминать Фарн, — клёв на озёрах всегда был знатный. Помните, мы ещё за ужином начинали обсуждать и всё время говорили, что нельзя будет расписывать долгую пулю, потому что с утра надо будет ещё накопать червей…
Наступал момент, когда Фарн всегда волновался. С женой Цезна он познакомился ещё тогда, когда учился в аспирантуре и немного преподавал, а она поступила на первый курс. Тогда её звали Стебелёк, потому что такова была её талия. На биостанции их кафедры зоологии она смело препарировала лягушек, набивала чучела птичек, но панически боялась червей. Она всю жизнь боялась червей. Это объяснялось чем-то из её детства, но, в любом случае, лучше было при ней не произносить этого слова вообще. Потом они долго не встречались, но однажды, по бизнесу, его свели с неким молодым Цезном, а тот представил свою жену...
Очень странно, но и замужняя Цензн-а продолжала бояться червей. А они издевались, да. За ужином, перед ночной игрой в карты и последующей рыбалкой, кто-нибудь обязательно мог не удержаться. Кто-нибудь обязательно мог случайно ляпнуть про «пойти накопать…» и тотчас поправлялся «бубей». Но Цезн-а всё равно хваталась руками за горло, вскакивала и выбегала из-за стола.
«Накопать бубей» был тот эвфемизм, который скреплял и веселил эту троицу уже долгие годы. Никто из присутствующих в баре никогда не понимал, отчего это вдруг три старых картёжника принимались хохотать. И громче всех хохотал сам Цезн. В тот вечер вот тоже. Он пил уже много и теперь достиг того наигранно-игривого расположения духа, какие бывают лишь только у действительных тайных советников в самом расцвете сил. Официантка села ему на колени. Другая уже прочно угнездилась на коленях у Солна. Фарн извинился, что ему надо выйти.