Ездить в сквер возле Дома слова Эйнион захотел сам. Это место пробуждало в учёном воспоминания о его детстве и юности. Когда он ещё ходил. Он и сейчас мог ходить, но по-прежнему не хотел расставаться с каталкой. Зато теперь испытывал искушение, и это было как для завязавшего алкоголика — выпить. Он всё отчётливее испытывал позыв встать и решительно пересесть на скамейку. Его задняя точка, как он чувствовал, уже сильно соскучилась по чему-то деревянному, жёсткому и врезающемуся.
Помсанитара и его подруга всегда садились на одну и ту же скамейку, под деревом, а каталку с учёным использовали для того, чтобы перегородить к ним подход, чтобы никто не садился рядом. Там они ели мороженое, облизывая твёрдую белую выпуклость вафельного рожка, а подруга ещё и прокачивала ногами, асинхронно показывая миру красные подошвы всех своих четырёх туфель. От этих эротических вспышек у Эйниона начинала кружиться голова.
Впоследствии никто из находящихся непосредственно в сквере или поблизости так не мог прийти к единому мнению, что же это в реальности было. Хотя все ясно и воочию видели, как в сквер вошёл сам Мирмиколеон и после некоторых колебаний направился прямо к тумбе, на которой стоял и выступал проповедник. Тот же первым и заметил президента. Онемел, окаменел, побледнел. Даже сквозь одежду почудилось, как он прямо на глазах становится гипсовым.
Фокусник развернулся в том направлении, куда смотрел проповедник, и медленно приподнялся. Потом отвернулся, сел и, прищурившись, начал смотреть куда-то вдаль, поверх букв «Дом слова», установленных на крыше Дома слова. Он один почему-то не захотел видеть никаких президентов. Через пару секунд Мирмиколеона уже видели все.
Ошибки быть не могло. Голова у президента была точно такая же, как на любом электронном портрете, висящем в любом государственном или общественном заведении, да и по телевизору выступал муравей, чрезвычайно похожий на того… вот на этого, который явно захотел прогнать с тумбы проповедника и взобраться на неё сам.
Нерион-1с тоже приподнялся. Но помощник санитара сразу всё понял. Кто-то из его бывшей студенческой братии продолжает заниматься социальной сатирой. Чёрный муравей уже был, так что ныне шутник надел латексную маску с головой президента. Правда… странно. Подобных масок в природе не существует. Не существует такой резины, которая бы так сильно уменьшила голову муравья — сжала её, как минимум, в два раза.
Голова у Мирмиколеона была действительно маленькой, очень маленькой, но и такая настолько приковывала к себе взгляды, что впоследствии никто не мог сказать точно, сколько же у президента было ног. Четыре, как у всех муравьёв, или две, как у человека. Но многие сходились на том, что у Мирмиколеона была нервная шаткая походка, а в руке он держал какую-то трость. Кажется, держал. Кто-то хорошо разглядел эту трость, кто-то в упор её не видел, а кто-то лишь не мог отрицать, что её не совсем было.
Мирмиколеон ещё не дошёл до тумбы, как снова что-то случилось. Будто налетел ветер. Тёплый ветер и даже жаркий. Будто пыльная буря, разгоняемая тысячей то ли крыльев, то ли пропеллеров налетела на сквер. С земли резко взмыла пыль, с деревьев посрывало все листья, киоск с мороженым зашатался и начал заваливаться набок. Через распахнутую дверь наружу выдуло продавщицу, а в открытое окно выдачи вдуло случайного прохожего. Других прохожих тоже куда-то понесло. Несколько сидевших на скамейках муравьёв ещё вцеплялись в сиденья. Но скамейки переворачивало.
Налёт ветра был таким сильным, что сидевший в машине Фарн изо всей силы вцеплялся в руль, как будто летел по каким-то воздушным ухабам. Машина подпрыгивала. Прямо перед капотом на дорогу рухнули буквы с крыши Дома слова. Фарн заметил, что одна из букв «о» ударилась об асфальт, осыпалась стеклом, выкинула потроха проводов, но осталась в принципе целой и запрыгала по дороге, словно чьё-то лишнее пустотелое железное колесо.
— О! — воскликнул про себя Фарн и уже в следующую секунду бежал спасать дочь.
Буря закончилась так же быстро, как и началась. Когда Фарн добежал до скамеек, всё уже стихло. Листья бесшумно планировали на землю, медленно оседала пыль.
Дочь Фарна уже садилась в одну машин скорой помощи, которые только и могли продвигаться мимо завалов и сквозь сплошную автомобильную пробку, когда почувствовала, как её схватили за руку, оглянулась и увидела отца.