Алкоголь постепенно начинал действовать на всех. Бармен без устали разливал, появились официантки. Они были страшно возбуждены, стремительно порхали и так жужжали, словно имели за спиной крылья. Их возбуждение только ускорило
Поскольку Мирмиколеон ничего упорно не объяснял, ему на помощь пришли другие, и вскоре дискуссия вышла на тот уровень, когда муравьиного льва принялись дружно спаивать, как минимум, чокаться с ним то пивом, то вином и в обнимку фотографироваться.
Вдруг все замолчали. В дверях стоял ещё один гость. В отличие от всех других муравьев, сутулых от природы, он был слишком длинный и прямой. На фоне светлого дверного его тёмный силуэт прорисовывался, как восклицательный знак. Или как стрелки часов, показывающих шесть-ноль-ноль.
— Это вы? — неожиданно узнал Нерион-1с.
Эйнион чуть было тоже не откликнулся эхом:
— Ввв… — но «ы» не договорил.
Из всех присутствующих муравьёв только этот учёный, а также помсанитара и его ногастая подруга, наконец-то счастливо уснувшая на диване, могли бы объяснить, почему этот муравей по имени Крутон весь такой длинный и прямой. Потому. Это от постоянного лежания на круглом топчане в положении «навытяжку». А вот почему философ и богослов тут странным образом оказался и что он здесь делает, это было не под силу объяснить даже им.
Крутон направился прямо к Мирмиколеону, они пожали друг другу руки, причём муравьиный лев немного даже привстал, потом оба сели. И оба сидели так, как будто сидят в президиуме, а все остальные собрались на собрание, чтобы их послушать.
XVI
В лаборатории, занимавшейся проблемой сверхуплотнения грунта, а потому и располагавшейся глубоко под землёй, о событиях в городе узнали с небольшим запозданием. Фарну-2с позвонила мать. Она была на работе, и в трубке было слышно, как где-то неподалёку кричит новорождённый ребёнок. Но и волнение в голосе матери было таково, что, казалось, она тоже кричит.
Отсюда, из лаборатории, город всегда воспринимался, как другой мир, и Фарн-2с не сразу разобрал слова матери про какой-то вихрь. Вихрь? Какой вихрь? Не продувка? Он только что завершил продувку системы отвода газов из грунта, и в голове вертелось навязчивое слово. Нет, странно, какая продувка может быть на улице?
А в городе говорили разное. Кто-то видел именно вихрь, кто-то пережил невероятную бурю, а кто-то наблюдал узкий жаркий спиралевидный поток, змейкой… — змеёй! змеищей! — пронёсшийся по улицам города снизу вверх.
— Позвони отцу! — напоследок крикнула мать, и связь прервалась. В тот день везде были сбои.
Но отец уже сам звонил на второй линии. Он велел забрать мать с работы и быстрее везти…
— Куда везти?
В трубке послышались гудки.
— Куда везти-то?
В лаборатории между тем поднялась суматоха. Все бегали, звонили, обсуждали. Лишь Персон-а-2д смотрела вокруг сонными глазами. С утра она жаловалась на боли в животе, будто её что-то раздувает. В машину она и правда садилась несколько пополневшей, и ремень безопасности перетягивал её слишком туго. Всю дорогу она ныла и жаловалась.
Мать знала, куда надо ехать. Она подбежала к машине сына, на ходу скидывая белый халат и засовывая его в сумку. Дёрнув пассажирскую дверцу, увидела на переднем сиденье перетянутую наискосок Персон-у-3д, поперхнулась, однако промолчала и села сзади.
Завалы в районе Дома слова оставались по-прежнему не разобранными, но, кажется, их никто и не собирался разбирать. Разрушения имелись и в других местах, и даже более сильные, но самая сильная пробка возникла по дороге наверх. Им же требовалось вниз.
Многие машины тоже ехали вниз, но лишь малая часть из них не сворачивала в районы Спального пояса, а продолжала двигаться всё дальше и ниже, к той части серпантина, где от водителя уже требовалось большое умение тормозить двигателем и выписывать правильную дугу в поворотах. Бар-клуб «20 см» находился в той части воронки, где сужение дорожного полотна становилось критическим. Впрочем, дальше дороги вообще не было. Ниже находились только огни нефтеперерабатывающего завода, какие-то нервные огни, с резкими выбросами пламени. Дул жаркий встречный ветер.