Однако вернёмся к его великой и неистребимой любви к Западу (вместе с женой Еленой Сергеевной, третьей по счёту). Здесь, как говорится, — «села муха на варенье — вот и всё стихотворенье». Супруга пишет в Дневнике: (1934): «Вечером американский журналист Лайонс, хочет, чтобы Б. передал права на «Турбиных» ему. Ужин у Лайонса — почти роскошный. Жена его играла на гитаре и пела, между прочим, песенки из «Турбиных» — по-английски». «Вельс, американский режиссёр, ставит «Дни Турбиных» в Йельском университете. Молод, мил, жизнерадостен, одет очень скромно». «Станиславский говорит, что за границей всё плохо, а у нас хорошо. Что там все мертвы и угнетены, а у нас чувствуется живая жизнь».
«Были у Вельса. Волхонка,8. Старинные свечи. Почти никакой обстановки. На столе — закуска, водка, шампанское. Американцы пили очень много, но не пьянели. Актёры пели по-английски песенки из «Турбиных». «Ужин. Американские Турбины (трое) и мы. Круглый стол, свечи, плохой салат, рыба, водка. Предлагали М.А. делать для кино «Обломова», М.А. разговаривал вяло. Ужин. Московские и американские Турбины, ужин при свечах у нас, пироги, икра, севрюга, телятина, сласти, вино, водка, цветы. Сидели до 4-х». «Вельс с художницей Милли — пришли прощаться. Очень милы. Угощала их налимьей печёнкой, икрой, яичницей и чудесным рижским шоколадом».
1935. «Бал у американского посла… Все во фраках, ужин в посольской столовой. У нас вечером — жена советника, Биолен, Тейер, Дюброу и др. М.А. читал первый акт «Зойкиной квартиры». «В посольстве США — шампанское, всякие вкусности. Человек 30, виски, коньяк, ужин а ля фуршет, сосиски с бобами, макароны-спагетти, компот, фрукты».
1936. «Сегодня были званы на вечер к французскому послу, но не поехали… Американцы были еще милее, чем всегда. Дочка норвежского посла говорит, что «Турбиных» готовят в Норвегии и что они шли в Лондоне. «Мёртвые души» куплены во все англоговорящие страны». «Массаж ежедневно, что помогает нашим нервам».
Однажды режиссёр И.Пырьев посоветовал:
— Вы бы, Михаил Афанасьевич, поехали на завод, посмотрели бы…
— Шумно очень на заводе, а я устал, болен. Вы меня отправьте лучше в Ниццу.
(Дался им этот завод! — возмущена жена в своём Дневнике).
Чувствовал себя наш профессор кислых щей ужасно. Несмотря на сытные обедо-ужины с американцами, его постоянно мучил страх смерти, одиночество. Всё время, когда можно, лежит, пишет супруга, подруга по паранойе и прообраз Маргариты на метле. 13 июля 1933 г. поехали в Ленинград лечиться у доктора Полонского электризацией. Несмотря на процедуры, Миша боится ходить один, Ленуся провожает его до театра и обратно. Как в том анекдоте:
— Доктор, а вы не забыли про наркоз? — спросил мужик на операционном столе.
— Наркоз? Зачем тебе наркоз? Увидишь, что я с тобой сделаю, сам отключишься.
Короче, наш интеллигент с моноклем еле волочил ноги, однако претендовал на мировое господство в литературе. «Я поэт, зовусь я Цветик, от меня вам всем приветик». «Кстати, до сих пор неизвестно, принят ли Булгаков в Союз писателей или нет?» — вопрошает себя супруга. И тут же записывает в дневничок: «Суматошная у нас жизнь: новая домработница, ремонт и т. д.».
Дела литературные шли, по мнению Б., из рук вон. 15 октября 1925 г. он пишет ультиматум, где ставит свои условия МХАТу.
1. Постановка только на Большой сцене.
2. В этом сезоне (март 1926).
3. Изменения, но не коренная ломка стержня пьесы (речь о «Белой гвардии»).
И это при том, что в октябре 1926 г. «Дни Турбиных» прошли на сцене 13 раз, в ноябре и декабре — по 14 раз в месяц!! Ещё в 1921 г. Миша писал брату из Владикавказа после премьеры «Турбиных»: «А ведь это моя мечта исполнилась… но как уродливо: вместо московской сцены сцена провинциальная».
Ну всё ему плохо, всё противно, всегда в соплях, елозит, хлюпает, сморкается (аж бигуди на башке раскрутились), короче, не люблю я его… он интеллигент.
Луначарский обозвал «Дни Турбиных» пьесой с сомнительной идеологией. Его поддержал Маяковский. Однако заметил: «Запретить пьесу, которая есть, которая только концентрирует и выводит на свежую водицу определённые настроения, какие есть, — такую пьесу запрещать не приходится».
Поэт А. Безыменский заметил в «Комсомольской правде» от 14.10.1926 г., что автор пьесы Булгаков «чем был, тем и останется: новобуржуазным отродьем, брызжущим отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы».