Платон Кудесов моргнул.
— А размыкало откуда?
— Сам на скорую руку сварганил. Что подвернулось — из того и…
Маститый нигромант уважительно выпятил губы и медленно поцокал языком. Словно лошадка под окнами прошла. Как бы там ни было, а Ефрем Нехорошев все равно оставался первым колдуном Баклужино. Верно говорят: мастерства не пропьешь.
— Еще, я слышал, хорошее средство — в прорубь головой окунуть, — заметил чернокнижник. — А после того, как в размыкале побывал? Что говорил?
— Жалился, — вздохнул Ефрем. — Никакой, говорит, жизни. Ни вздохнуть, говорит, ни кашлянуть…
Платон Кудесов задумчиво выпятил массивную нижнюю губу и свел брови, отчего лик его стал окончательно львиным. Хоть над подъездом лепи.
— Да, пожалуй, в чем-то ты и прав, — молвил он со вздохом. — Как говаривал Карлос Кастанеда, не по Хуану сомбреро… И ведь хороший колдун из него уже получался! А политик… Ну вот честно скажи, Поликарпыч, какой из него к черту политик? Ни ступить, ни молвить не умеет…
— За него там и молвят, и ступят, — проворчал Ефрем.
— Знаю… — горестно отозвался Платон. — Ох, знаю… Сам, между прочим, в избирательном штабе состою.
— Кем? — с неожиданным проблеском интереса спросил колдун.
— Так… на подхвате…
— Но влияние-то имеешь?
— А как же! Не мальчик, чать…
Оба задумались — и, скорее всего, об одном и том же.
— Честно сказать, — снова заговорил Платон, — не столько его, сколько тебя жалко. Маешься же… Да! Обормот, хулиган, но ученик, ученик… Всю небось душу в него вложил, а он… Эх!
— Ну так и твой тоже в политику полез… — недовольно заметил Ефрем. — Два сапога пара.
После таких слов Платон Кудесов должен был, по идее, закручиниться еще сильнее, но вместо этого почему-то замялся, принялся выскребать ноготком из краешка глаза воображаемую соринку. Действительно, его собственный ученик Игнат Фастунов тоже принимал участие в выборах и даже шел запасным кандидатом от того же блока «Колдуны за демократию». А Портнягин, стало быть, основным.
— Ну, с моим-то все ясно… — небрежно сказал Платон, справившись наконец с соринкой. — Нигромант он, между нами, средненький — прямой ему резон в чиновники податься… А твой-то при всех его закидонах, что ни говори, а талант! Самородок… Слушай, может, не поздно еще переиграть? — неожиданно спросил он. — Лучше, знаешь, хороший колдун, чем плохой Президент…
Старый чародей Ефрем Нехорошев вздернул косматую бровь.
— В смысле?
— Н-ну… сам же говорил: после размыкала в нем сразу что-то человеческое проклюнулось… на пару минут… Вот я и думаю…
— Как бы Глебушку перед выборами на капище затащить? — прямо спросил колдун. — В Секондхендж?
Врасплох застал. И податься интригану было некуда. А раз некуда, значит нужно стоять насмерть.
— Да, — не дрогнув, твердо отвечал Платон Кудесов. Львиный лик его был суров. — Пойми, Поликарпыч, это единственный выход и для тебя, и для него, и для всего Баклужино. Конечно, я как член избирательного штаба мог бы организовать в Секондхендже что-нибудь этакое предвыборное… с его участием… Но ты ж сам понимаешь, без твоего слова все это не более чем химера. А вот если там будешь ты…
Долгое время старый чародей пребывал в глубоком раздумье.
— А выборы не продуете? — с сомнением спросил он.
Глава 11
Казалось бы, душераздирающие публикации о самоубийстве бледного одутловатого поэта-новатора должны были отпугнуть народ от Секондхенджа. За границей, кстати, так бы оно и произошло. У нас же, как всегда, случилось обратное. Уже к вечеру первого дня окрестности неолитического капища заметно оживились. Городские приезжали на внедорожниках, сельские большей частью приходили пешком — и все ради того, чтобы подобраться к прогалу меж каменных столпов, посмотреть на спрутообразный дубок и, обмирая от сладкого ужаса, увидеть на одном из его корявых щупалец обрывок столыпинского галстука.
Этим, впрочем, и ограничивались. За мегалиты никто не совался — слава богу, ума хватило.
Преобладали, конечно, праздные зеваки, однако появлялись и принюхивающиеся рыльца делового пошиба — из самых вертких да востреньких: журналисты, агенты туристических фирм, всевозможная колдовская шушера.
Был среди них фоторепортер политически нейтральной газеты «Баклужинец», долговязый унылый тип, обладавшим драгоценным для нейтральной прессы качеством — появляться на месте съемки не раньше чем через сутки с момента сенсации. Особо распространяться о нем не стоит, поскольку личность это малоинтересная, да и участие его в излагаемых событиях весьма незначительно.