Домой он пришел только в двадцать третьем часу. Ток в сети должны были отключить в 23.30. Он отправился на кухню и выпил почти целую чашку водки. Потом подошел к столу в нише, сел и вынул из ящика дневник. Но раскрыл его не сразу. Женщина в "зомбоящике" томным голосом пела патриотическую песню. Егор смотрел на мраморный переплет, безуспешно стараясь отвлечься от этого голоса.
Он раскрыл дневник. Важно хоть что-нибудь записать. Началась новая песня, голос вонзался ему в мозг, как острые осколки стекла. Он попытался думать об Личжэне, и ему это удалось. «Мы встретимся там, где нет темноты», — сказал тот. Егор понял его слова — ему казалось, что понял. Где нет темноты — это воображаемое будущее; ты его не увидишь при жизни, но, предвидя, можешь мистически причаститься к нему. Голос из видеокрана бил по ушам и не давал додумать эту мысль до конца. Егор взял в рот сигарету. Половина табака тут же высыпалась на язык — не скоро и отплюешься от этой горечи. Перед ним, вытеснив Личжэна, возникло лицо Великого кормчего. Так же, как несколько дней назад, Егор вынул из кармана монету и вгляделся. Лицо смотрело на него тяжело, спокойно, отечески — но что за улыбка прячется в черных усах? Свинцовым погребальным звоном приплыли слова:
СВОБОДА, РАВЕНСТВО, СЧАСТЬЕ.
Глава 9.
Было еще начало рабочего дня; Егор пошел из своей кабины в уборную.
Навстречу ему по пустому ярко освещенному коридору двигался человек. Оказалось, та самая длинноволосая девица. С момента встречи у лавки старьевщика минуло четыре дня. Подойдя поближе, Егор увидел, что правая рука у нее забинтована. Когда их разделяло уже каких-нибудь пять шагов, она споткнулась и упала чуть ли не плашмя. У нее вырвался крик боли. Видимо, она упала на повреждённую руку.
Егором овладели противоречивые чувства. Перед ним был враг, который пытался его убить; в то же время перед ним был человек — человеку больно, у него, быть может, сломана кость. Гуманность оказалась сильнее, и он устремился к ней на помощь. В тот миг, когда она упала на перевязанную руку, он сам как будто почувствовал боль.
— Вы ушиблись?
— Ничего страшного. Рука. Сейчас пройдет. — У нее сильно колотилось сердце.
— Вы ничего не сломали?
— Нет. Все цело. Было больно и прошло.
Она протянула Егору здоровую руку, и он помог ей встать. Лицо у нее немного порозовело; судя по всему, ей стало легче.
— Ничего страшного, — повторила она. — Немного ушибла запястье, и все. Спасибо!
С этими словами она пошла дальше — так бодро, как будто и впрямь ничего не случилось. А длилась вся эта сцена, наверно, меньше чем полминуты. Привычка не показывать своих чувств въелась настолько, что стала инстинктом, да и происходило все это прямо перед видеокраном. И все-таки Егор лишь с большим трудом сдержал удивление: за те две-три секунды, пока он помогал девице встать, она что-то сунула ему в руку. О случайности тут не могло быть и речи. Что-то маленькое и плоское. Егор сунул эту вещь в карман и там ощупал. Листок бумаги, сложенный квадратиком.
Вернувшись к себе, он выложил листок на стол к другим бумагам и придвинул диктофон. Что бы ни было в записке, она наверняка политическая. Егор мог представить себе два варианта. Один, более правдоподобный: девушка и в самом деле агент тайной полиции. Непонятно, зачем им прибегать к такой почте, но, видимо, есть резоны. В записке может быть угроза, вызов, приказ покончить с собой, западня какого-то рода. Существовало и другое предположение: это послание от какой-то подпольной организации. Может быть, Братство все-таки существует! После недолгих колебаний он взял в руки записку и развернул её. Крупным почерком там было написано:
Я вас люблю.
Этого он никак не ожидал. А потому не удержался и прочел послание еще раз — убедиться, что ему не померещилось.
Что ж, ничего против свидания он не имел – она ему и вправду нравилась, и лишь мысль о её возможной работе на полицию мыслей отвращало от каких-либо действий по сближению. Но как связаться с ней и условиться о встрече? Предположение, что женщина расставляет ему западню, он уже отбросил. Он понял, что нет: она определенно волновалась, когда давала ему записку. А ведь сперва он считал ее дурой вроде остальных — напичканной ложью и ненавистью. Осталось лишь придумать, как сделать это втайне как от коллег, так и камер. В случае чего обставив как чистую случайность.