— Зина, смотри! Смотри, какие цветы. Вон тот кустик в самом низу. Видишь, двухцветный?
Она уже пошла прочь, но вернулась, не скрывая раздражения. И даже наклонилась над обрывом, чтобы разглядеть, куда он показывает. Егор стоял сзади и придерживал ее за талию. Вдруг ему пришло в голову, что они здесь совсем одни. Ни души кругом, листик не шелохнется, птицы и те затихли. И у него мелькнула мысль…
— Толкнул бы ее как следует, — сказала Юлия. — Я бы долго не раздумывала.
— А я вот не уверен. Нехорошо как-то…
— Жалеешь теперь?
— Немного.
Они сидели рядышком на пыльном полу. Он притянул ее поближе. Голова ее легла ему на плечо. Она еще очень молодая, подумал он, еще ждет чего-то от жизни, она не понимает, что, столкнув неприятного человека с кручи, ничего не решишь.
— По сути, это ничего бы не изменило.
Юлия упрямо передернула плечами. Когда он высказывался в таком духе, она ему возражала. Она не желала признавать законом природы то, что человек обречен на поражение. В глубине души она верила, что можно выстроить отдельный тайный мир и жить там, как тебе хочется. Для этого нужно только везение да ещё ловкость и дерзость.
-Мы обречены, - обреченно произнёс он.
-Ну-ка взбодрись. Что-то раскис. И радуйся жизни. Или тебе не нравится, что я рядом?
Она повернулась и прижалась к нему грудью. Он чувствовал ее грудь сквозь комбинезон — спелую, но твердую. В его тело будто переливалась молодость и энергия из ее тела.
- Нет, это мне нравится
— Тогда перестань впадать в депрессию. Давай лучше условимся о следующей встрече. Свободно можем поехать на то место, в Сад. Перерыв был вполне достаточный.
Глава 12.
Егор обвел взглядом запущенную комнатушку над лавкой Синьлю. Широченная с голым валиком кровать возле окна была застлана драными одеялами. На каминной доске тикали старинные часы. В темном углу на раздвижном столе поблескивало стеклянное пресс-папье, которое он принес сюда в прошлый раз.
На столе находился электрический чайник. А также набор столовой посуды, чтобы можно было перекусывать, не выходя из комнаты — все это было выдано Синьлю. Егор загодя налил воду в чайник. Он принес с собой полный конверт кофе «Победа» и сахариновые таблетки. Часы показывали двадцать минут восьмого. Она должна была прийти в 19.30.
Идея снять помещение здесь зародилась у него как видение: стеклянное пресс-папье, отразившееся в крышке раздвижного стола. Как он и ожидал, Синьлю охотно согласился сдать комнату. А когда Егор объяснил ему, что комната нужна для свиданий с женщиной, он и не оскорбился и не перешел на противный доверительный тон. Глядя куда-то мимо, он завел разговор на общие темы, причем с такой деликатностью, что сделался как бы отчасти невидим. Уединиться, сказал он, для человека очень важно. Каждому время от времени хочется побыть одному. И когда человек находит такое место, те, кто об этом знает, должны хотя бы из простой вежливости держать эти сведения при себе. Он добавил — причем создалось впечатление, будто его уже здесь почти нет, — что в доме два входа, второй — со двора, а двор открывается в проулок.
Под окном кто-то пел. Егор выглянул, укрывшись за занавеской. Июньское солнце еще стояло высоко, а на освещенном дворе топала взад-вперед между корытом и бельевой веревкой громадная, мощная, как норманнский столб, женщина с красными мускулистыми руками и развешивала квадратные тряпочки, в которых Егор угадал детские пеленки. Когда ее рот освобождался от прищепок, она запевала сильным контральто:
Давно уж нет мечтаний, сердцу милых.
Они прошли, как первый день весны,
Но позабыть я и теперь не в силах