Из всех воспоминаний только времена школы вызывают вопросы. По спине пробежал холодок. Нет. Она не могла…
Как некстати, ожило иное воспоминание. Совсем недавнее. Амбрагаруда сказала, что я найду ее вопрос в своем рюкзаке.
Быстро стянул его со спины, расстегнул змейку и вывалил на рабочий стол содержимое.
Отражение ножа и нижнее белье. Я не нашел паспорта. Вместо него нашелся свернутый листок бумаги. Развернул его и прочитал надпись:
«Кто такой Теодор Рязанов?»
Она знала… Конечно, она знала! Амбрагаруда жила в поместье все это время. Наблюдала за этой женщиной и ее ужасными опытами.
Я сгреб нижнее белье и отражение ножа в рюкзак. Застегнул и накинул лямку на плечо. Развернулся к проходу в коридор. Уже готовился выбежать, как из темноты вынырнула Надя. Она несла в руках стопку бумаг — автобиографии Миши.
Ее взгляд скользнул по моему лицу и резко ушел вбок, за мою спину. Она округлила глаза и прокричала:
— Тео, сзади!
Я развернулся.
У высокого овального зеркала стоял мужчина с темными волосами. Они опускались ниже плеч. Одет он был в темно-серый плащ и белую рубашку, какие я видел на картинках учебника истории в главе о Российской империи. Коричневые брюки уходили в высокие черные сапоги. На ладонях сидели белые перчатки, а на лбу красовались круглые очки на резинке.
Мужчина смотрел на меня. Одна его рука держала лямку большого походного рюкзака.
Я попятился.
— Кто ты, черт возьми? — выкрикнула Надя. — Как ты сюда попал?
— Ох, — выдохнул незнакомец. — Я — путешественник. А попал я сюда по тонкой дорожке в Зазеркалье. Кто-то весьма добрый пронес зеркало прямо в этот дом. Девочка, ты явно не мистик.
— Тебя послал Зверь, — понял я.
Путешественник посмотрел на меня.
— Верно. Думаю, ты — Теодор Рязанов.
— Неправильно, — нервно улыбнулся я. — Меня зовут… Дима.
— Хорошая попытка. Леший подробно описал тебя, поэтому меня не обманешь.
Не отрывая от незнакомца взгляда, я прошептал Наде:
— Беги.
— Но…
— Беги! Я что-нибудь придумаю.
— Нет! — возразила она. — Он же пришел за тобой? Поэтому беги ты! Я задержу его.
Незнакомец тем временем вытащил из кармана плаща старый компас, который напоминал часы на цепочке, и склянку меньше мизинца. Зажал ее между указательным и средним пальцами и переломил пополам. До меня долетел треск. На пол посыпались осколки.
— Небольшое чудо, — объяснил путешественник. — Леший сказал, что возместит все потери.
Надя обогнула меня и встала между нами. Она расставила руки в стороны, защищая меня от незнакомца.
— Что ты делаешь? — громко спросила она и едва слышно сказала мне: — Уходи. Сейчас.
Но я не успел и глазом моргнуть.
— Всего лишь перевожу стрелку.
Он залез пальцами в компас и прокрутил его. Вся комната размылась. Предметы потеряли очертания, а вместе с ними и Надя. Сестра обернулась и прокричала:
— Тео!
Но ее голос угас со всеми звуками. Их подавил белый шум.
Путешественник «перевел стрелку» еще раз, и мутная комната распалась серыми кудрями. Они завивались и расступались перед нами. Туман обтекал нас, словно река — маленький островок.
Вскоре на сером полотне проступили тени. Темные силуэты деревьев и кустарников. Мы оказались посреди леса, но все вокруг выглядело блеклым и выцветшим, как на старой фотографии. Я с трудом различал цвета.
Бросил взгляд на путешественника и с силой сжал зубы. Рядом с ним стоял второй — мужчина в похожем наряде. У него была густая седая борода.
— Добро пожаловать, в Беловодье, — сказал второй. — Здесь ты и умрешь без вреда для других, Теодор.
— Я так не думаю!
Вскочил с места и понесся на путешественника и его напарника. Но, когда я влетел в них, они распались облачками серого дыма.
Те рассосались в воздухе, как сигаретный дым. И я остался один в «месте, где застыло время».
Глава 24. Мария
«Я любила своих детей. Но каждый умер по моей вине.
Из-за ошибок юности»,
— второе письмо Надежде Рязановой от Марии Рязановой.
☉☉☉
Потерянный и одинокий. Я стоял посреди леса. Мир вокруг выглядел выцветшим, будто старая фотография, какую хранят в своих фотоальбомах пожилые люди. Все блеклое. Различаются только оттенки: небо светлое, стволы деревьев и трава темные.
Листва шелестела от порывов ветра, трава наклонялась по его направлению, но моей кожи не касалась ни прохлада, ни жар солнца, лучи которого пробивались сквозь густые кроны. Это место больше напоминало фильм, нежели фотографию: звуки и картинка есть, а остальных ощущений нет.