Я замотала головой. Дедушка говорил, что нужен мел или пепел. И не обычный, а подаренный домовым.
Воронов не упокоился на круге. Кончиком палки вырисовывал замысловатые узоры, а какие я не видела. Чтобы разглядеть, пришлось бы залезть на дерево, но он услышит. Листья и треск веток под ногами выдадут меня с головой. Бабы с деревни рассказывали, что дворяне любят стреляться по поводу и без. Если меня раскроют, пристрелят, как дичь!
Поэтому я глядела с места, сидела в кустах и боялась шелохнуться, чтоб не задеть болтливую листву.
Евгений закончил и кинул палку. Та беззвучно скрылась в стволах деревьев и кустарниках. Воронов же встал в середине рисунка. Выпрямился и прошептал:
— Я пришел заключить союз.
А. Так он не только чудила, но и умалишенный. На всякий осмотрелась, не ошиблась ли я. Не оговорила ли зазря? Осторожно повернула голову в сторону, куда Евгений говорил. Никого. Только листья подрагивали от ветерка.
Наследник Вороновых в самом деле тот еще чудила. Считаю это хорошо. Если он разговаривает сам с собой, то, может быть, когда унаследует правление домом и землей, я обдурю его. Прикинусь незримым гостем и выменяю бумажку о свободе. Да сбегу от папы и матушки далеко-далеко. В какую-нибудь деревню с людьми поприятнее, заживу в тишине и…
— Не предстало юной леди сидеть в кустах и подглядывать, — прогремел строгий голос надо мной.
На плечо упала грузная ладонь. Пальцы смяли ткань и кожу под ней. Меня подняли на ноги. Даже листья вокруг не успели затрещать, они лишь безмолвно задвигались.
Я в испуге бросила взгляд не на того, кто меня поймал, а на Евгения. Но парень смотрел на воображаемого друга. Его рот раскрывался, но до меня не долетало ни звука. Что? Не только листья возле меня и Евгений потеряли голос. Весь мир смолк, будто в ужасе перед кем-то или чем-то.
Медленно повернулась на того, кто застал меня за подглядыванием. Он возвышался, словно одно из деревьев. Широкоплечий, слишком большой для человека. На нем был черный сюртук с блестящими серебром круглыми пуговицами. Волосы мужчины отливали медью, а непокорная густая борода, казалось, врезалась в одежду. На его глаза падали тени так, словно за ними и не скрывались глаза вовсе. Словно, вместо пожелтевших от старости белков, там зияло два провала, из которых пробивалось два тусклых огонька.
Мужчина смотрел на меня угрожающе. Одного взгляда на него хватало, чтобы понять: мне не сбежать. Какой бы быстрой я ни была, эта гора нагонит меня без труда. И схватит. Или раздавит. Или… Только сейчас я заметила саблю, что висела на ремне. Или заколет.
— Я… Эм… — замялась было я, но бегло придумала отмазку: — Я смотрела, чтобы хозяину не навредили.
— Не навредили, — повторил мужчина и кинул взгляд мне за спину. Затем вернул на меня, и я ощутила тяжесть, словно на плечи повесили железную цепь. — Ему ничего не угрожает. Не вижу никого, кроме него.
Я потупила взгляд. Не могла долго смотреть ему в «провалы». Черт дернул сказать:
— Он не один. Хозяин говорит… говорить… говорит с барабашкой.
Курам на смех. Ничего другого в голову не приходило.
— Так ты видишь их, — кивнул сам себе мужчина.
Так это семейное? У Вороновых безумие течет в крови? Жаль их детей, такое и злостному врагу не пожелаешь.
Но моя выходка спасла меня от наказания. Или отсрочила его. Я пока не поняла.
Мужчина неожиданно покачал головой и выдохнул. Его огромные губы изогнулись в широкой улыбке, приоткрывая желтые зубы.
— Невозможно. Девочка, тебе же десять лет от силы, — загромыхал он. — Ребенок бы давно погиб.
— Мне четырнадцать! — нашла в себе силы возразить я. — Почти пятнадцать.
Мужчина рассмеялся. Его хохот затряс листья и содрогнул землю. На секунду почудилось, будто мир шелохнулся от страха перед ним.
«Как матушка в разговоре с отцом», — подумала я.
Но Евгений Воронов как стоял в кругу и говорил с невидимкой, так и стоит.
Листья надо мной не удержались на ветках, посыпались, как при сильном ветре поздней осенью. Когда один из них пролетел у самого носа, когда заслонил собой грозного мужчину, мне показалось, что лицо того покрывали глубокие шрамы. Они показались всего на миг, но я разглядела зажившую рану, что ползла с подбородка на лоб, проходя левый глаз насквозь.
Листок пролетел, и шрамы исчезли. Я попятилась. Рука на плече придержала меня на месте. От следующей мысли меня коснулся мороз, словно после купания в речке: