— Зверь, — озвучила мои мысли эта женщина.
Она продолжила, не отводя взгляда со Зверя:
— Я умру ровно в полночь. Как в одной из тех сказок, что я читала своим детям. До чего же поэтично, но на мой вкус слишком слащаво. Я повторяю эти слова уже триста двадцать пятый раз в надежде, что леший отправит тебя в Беловодье. В надежде, что мир запомнит хоть одну из этих попыток.
— Что? — нахмурился я.
Эти слова она говорила не самой себе.
— Каждый день я запиралась в кабинете и повторяла одно и то же. Иногда добавляла что-то новое. От скуки. Этот раз не станет исключением. Я отправила сообщение Наде. Она доберется до поместья через час. Когда я уже буду мертва. Она найдет на столе два конверта. Если все пройдет, как я думаю, она покажет тебе только первый. Но раз ты уже здесь, значит, видел неприглядную истину о себе. Не рассчитывай на извинения. Я сделала все ради спасения своих детей.
Она отпила из бокала.
— Беловодье искажает время. Некоторые путешественники пропадали в нем на десятилетия, хотя для них проходили считаные минуты. Когда ты выберешься, Надя, может, уже будет мертва, а ты умрешь из-за окончания твоего срока жизни. Тем не менее я такой исход не рассматриваю.
Эта женщина отвернулась от окна. Подошла к столу и выдвинула верхний ящик. Из-за темноты я не рассмотрел, что там лежало. Она вытащила предмет сама.
Компас. На вид дешевый. Такой можно купить в любом магазине. Красная стрелка, вопреки всем законам, указывала на юг.
— Путешественники заходят в Память мира по двум причинам. Они желают узнать, что случилось в прошлом. И желают что-то из него вытащить. Если ты переведешь стрелку на север, то окажешься в обычном мире. Хотя будь я на твоем месте, позволила бы Беловодью поглотить меня. Я родилась человеком и лишь догадываюсь, какие чувства тебя сейчас обуревают. Ненависть. Злость. Отвращение к самому себе. Что бы ты ни выбрал, я хочу поблагодарить тебя.
Эта женщина… Мария Рязанова улыбнулась. В ее выражении не читалась ни гордость, ни усмешка, ни уничижение. Только теплое умиротворение.
— Спасибо, что играл с Надей в детстве. И спасибо, что хоть на короткий отрезок стал ей настоящим старшим братом. Тем, на кого она могла бы положиться.
Больше она не сказала ни слова. Мария продолжала распивать вино. Когда опустошался бокал, она доливала из бутылки. Мария пила медленно, пока глаза смотрели куда-то в темноту. На едва видимые настенные часы, что отсчитывали последние минуты. Только перед лицом смерти она оказалась от манипуляций и угроз. В темном старом поместье сидела покинутая всеми старушка. Та, кто похоронила старших детей. Та, кто своими руками убила среднего сына. И та, кто ради своих детей отказалась от всего.
Я смотрел в спину Марии Рязановой и понимал: она сдалась. Впервые за долгую жизнь смирилась. Она могла сохранить двадцать лет жизни, которые потратила на поддержание роли «сына Марии Рязановой». Могла отказаться от них и вложить в долг, чтобы продлить жизнь Нади. Она бы не спасла последнего ребенка от мучительного конца. Лишь отсрочила неизбежное. Вместо этого она доверилась мне. Поставила все на «Теодора Рязанова», чтобы подарить Наде полноценную жизнь. Сделала ставку, не зная, сыграет она или нет.
Я взял со стола компас. Да, я не настоящий человек. Перед глазами пронесся последний разговор с Надей. Она доверилась мне. Рассказала про ложь, показала автобиографию Миши. Тогда в кабинете Надя решилась раскрыть мне тайну матери.
Пальцы сомкнулись на стрелке и прокрутили ее.
— Жди меня, — проговорил я. — Я обязательно спасу тебя. Да, я фальшивка, но все еще твой брат. Ты не видела меня, но я выслушивал твои жалобы на учителей и одноклассников. Делал с тобой домашнюю работу. Помогал тебе своим взглядом и безмолвными словами. Видел твои взлеты и падения. Ты не знала, но я всегда был рядом.
Силуэт Марии Рязановой смазался, контуры стола и окон помутились.
— Прошу, только дождись меня.
♀♀♀
За окном на небе собирались черные тучи. Ветер стих. Лягушево замер в преддверии дождя. Ливня, который покроет улицы тонким слоем льда. Ливня, которые замерзнет сосульками на голых ветках. Казалось, небо вот-вот заплачет от моей незавидной участи.
Я стояла в гостиной. Сердце выпрыгивало из груди. Его удары сливались со стуками секундной стрелки на настенных часах — не отличить одно от другого. До двадцать первого дня рождения оставалось четыре минуты двадцать пять секунд. Четыре минуты двадцать четыре секунды.