Надя замолчала, дала мне обдумать сказанное. Странно. В ее рассказе не было Скрытых.
— Я обернулась на друзей, ну основную группку, — продолжила она. — И насчитала больше людей, чем знаю. У меня пять друзей. Один отстал, но я все равно насчитала пятерых. Как думаешь, что я испытала?
Она провела лезвием по подушечке пальца и поморщилась. На коже выступила алая бусинка.
— Я у них как на ладони, — ответила Надя за меня. — Моя соседка по комнате начала говорить сама с собой. По ночам из-под кровати доносится чавканье, словно там развернулась столовка для лилипутов. Я беззащитна, но пора исправляться.
Красная капля сорвалась с пальца, прыгнула навстречу фарфоровому дну.
— Я жертвую своей кровью, — прошипела Надя сквозь зубы. — И требую право отвечать за себя!
Я замер, зажмурился и сжался. Приготовился к натиску сотен взглядов, но ее слова не отскочили от стен гулким эхом, а окружающие звуки не угасли. Словно мир, сама Вселенная прослушала ее.
Надя раскрыла рот, и я тут же прокричал:
— Не задавай вопросов!
Она кивнула.
— После ритуала я почувствовал взгляды отовсюду.
— У меня такого не было, — прошептала Надя.
Ее лицо побледнело. Она открыла рот, но не нашла слов, только и пробубнила:
— Я… м… Я повторю.
— Пого…
Надя чиркнула лезвием по ладони, пискнула, сжала пальцы в кулак и протянула над чашкой. Когда капли собрались на краю ладони, она промямлила:
— Я отдаю свою кровь. В обмен забираю право отвечать за себя и отделяюсь от мира.
Три капли разбились алой лужей в чашке, и мир снова не обратил внимания. Казалось, для него Нади и не существовало вовсе.
У меня в голове затрещали шестеренки. На краю сознания промелькнула догадка. И с каждой секундой она крепла.
Слова членов Совета вывернулись наизнанку, срослись с догадкой и превратились в твердое убеждение. Все встало на свои места.
— Уйди, — сказала Надя. — Это из-за тебя.
Я покачал головой.
Ответ лежал на поверхности. До ритуала дети принадлежали родителям. Эта женщина держала нас в ежовых рукавицах. Был ли брак Миши обоюдным? Хотела ли Катя детей? И заперся ли Денис в квартире по своей воле?
Я поежился. Впервые в жизни почувствовал себя настолько грязным, будто на меня вылили чан с отбросами. Будто меня кормили мусором всю жизнь: дыхание сквозило вонью, на языке кислила вонь, кожа зудела от вони, а глаза слезились. Даже слово «мерзость» не отражало и малой доли отвращения, что я испытал.
— Что не так? — спросила Надя. Ее голос дрогнул. — Скажи, почему не сработало?
— Ритуал не прошел из-за этой женщины. Она забрала у тебя возможность стать мистиком.
— Мама? Нет, она бы не стала.
— Дети принадлежат родителям. Буквально.
— Чушь… Бессмыслица!
Ради чего эта женщина забрала права у детей, кроме меня? Действительно, бессмыслица.
Я выдохнул с облегчением.
«Хорошо, что Надя останется в стороне», — промелькнула мысль.
— Блядь, — сказала Надя. — Пиздец. Мама выставила меня за дверь! Пиздец же!
— Зато ты в безопасности.
— Ага, но я бессильна!
Она повернулась к окну.
— Ладно! Плевать! Придумаю что-то еще.
Я промолчал.
В алых лучах солнца складки на водолазке и джинсах выглядели как трещины. Надя напоминала хрустальную статую — чуть надавишь и сломается, разлетится на сотни, тысячи, миллионы осколков. Потом и не соберешь.
— Уже вечереет, — сказала Надя, не отрывая глаз от окна. — Ты живешь где-то рядом?
— Да, рядом с СНТ.
— Можешь… Можешь уйти? Поговорим завтра.
— Я…
— Просто оставь меня одну, пожалуйста, — на последнем слове голос истончился до жалобного писка. Она повторила просьбу сдавленным шепотом: — Пожалуйста, Тео.
Грудь сдавили тиски. Хотелось подойти поближе, крепко обнять и сказать, что все в порядке. Но в эту секунду мне показалось: стоит обнять ее, и разобьется отнюдь не она.
Я взял свои вещи со стола и молча вышел из кабинета.
Глава 9. Подготовка
«Наконец-то трудный день подошел к концу», — хотел бы сказать я, но увы.
Привычка, посаженная и пустившая во мне корни, подстрекала заныть, обвинить весь мир и эту женщину в несправедливости. Два года назад я бы так и поступил. Как любил говорить Михаил Сергеевич — сосед по комнате в приюте для обездоленных — взрослого от ребенка отличает то, как он встречает трудности. Там, где ребенок закатит истерику, взрослый остановится и подумает над решением. Если перед ним окажется стена, он найдет веревку и крюк.