— Выслал, — наконец отчитался Слава.
Ко мне подлетел сателлит и по требованию развернул звездную карту. Созвездия, которые прорисовывались сейчас в произвольном порядке, были незнакомы, но вот туманность… Туманность я узнал. Это была Орел, правда немного под другим ракурсом, но когда прокручивал карту, то нужная позиция устанавливалась безошибочно, а это значит, что мы примерно в шести тысячах световых лет от Земли, в месте, где рождаются новые звезды, и где правит балом огромная черная дыра! А еще такое количество звезд! Столько я не видел ни в одном изученном полушарии Млечного Пути, которых видел предостаточно.
— Навигатор! — возмутился я явной ошибкой. — Это что ты мне прислал?
— Это карта, загруженная с мостика «Бортама» маршрутными отметками миссии, а также точным нашим расположением. Точнее, не нашим, а «кашалота».
И действительно, развернув карту в пространстве под другим углом, я увидел пульсирующую красную точку и ведущую от нее такого же цвета черту, замыкающуюся на довольно близко расположенной звездной системе. Название системы меня удивило.
— Навигатор, эта карта с этого корабля?
— Да, — коротко подтвердил Слава.
И вдруг меня, словно ударило током, осенила догадка: как получилось, что корабль вышел из звездной системы, прошел определенное расстояние и смог встать именно в этом секторе, как будто дожидаясь нас? Где команда, управлявшая этим гигантом?
— Навигатор, запроси данные с историей маршрута.
— Уже. Если верить журналу и корабельным часам «Пумы», то «Бортам» прибудет сюда… завтра, — Слава осекся.
— Это как понимать? Проверь, есть ли ошибка в расчетах.
— Ошибки быть не может, — я и так знал, что интеллект катера дублировал по несколько раз расчеты и проверял себя на возможные неточности. — «Квадра» перепроверила запросы и все варианты расчетов. «Кашалот» должен быть здесь только завтра, — неумолимо повторил Вячеслав.
— Что с командой? — произнес все же я, хоть и не хотел спрашивать — чувствовал неладное.
— На борту их нет. Нет ни одной формы жизни, знакомой «Квадре». Сканируем… пространство у корабля. Ага, вроде что-то есть. Но это… — снова он оборвал на полуслове.
— Давай, показывай! — потребовал я.
Уже не мог тянуть неизбежное. Сателлит спроецировал, будь он неладен! Все они до последнего были в космосе замороженными, застывшими с масками ужаса на лице! Там была вся команда — не менее четырехсот человек: мужчины, женщины, их дети. Так раньше формировали звездные экспедиции — семьями. Так они и погибли: некоторые — взявшись за руки, другие — прижимая к груди детей. Но все были с одной и той же гримасой ужаса и смерти, что заставляло мою кровь закипать, как от ожога расплавленным адом.
— Возвращай меня! — не выдержав, дал петуха я.
— Не-е-е возраща-а-айся! — кто-то проблеял или простонал в пузыре шлема. — Не-е-е-ет… Команди-ир…
Я с ужасом понял, что это мой напарник, навигатор Слава, которого сейчас будто выворачивает, погибает! Волосы, даже те, о которых я не знал, что они есть, зашевелились в унисон моему страху. Сейчас моя последняя надежда, мой напарник… умирал, мучился! Что⁈ Что с моим другом⁈
Не помня себя, я бросился обратно к модулю массы причала. Я помнил все преграды на своем пути, все люки и тамбуры, переходы и кессонные отсеки. И всем им, не отвлекаясь, на бегу, я отдавал команды: «Открыться», «Закрыться», «Сбросить атмосферу», «Поднять вакуум-створ», «Включить габаритные огни». И уже в распахнутом зеве палубы, на фоне необычайно ярких звезд и созвездий, я разглядел силуэт нашей «Пумы», а возле вцепившихся в переборки ступоходов согнутые, словно членистые ноги кузнечика, низкорослые человеческие силуэты. «Дети», — догадался я, а у самого, сказать, что мурашки по спине — ничего не сказать, словно ледяными камнями под кожей поводили. Выдохнул страх в стеклянный панцирь шлема, и воздух тут же осел на поверхности ледяными кристаллами. Заработал в полную мощь отопитель, справляясь с вдруг остывшим до состояния адского холода внутренним пространством скафа.
Я буквально заставлял себя двигаться вперед, к катеру, к застывшим и изуродованным детским лицам, вымороженным до белизны ледяным глазам. Заставлял ради друга, которому было гораздо хуже, чем мне в борьбе со страхом. Прошел мимо одного, второго, третьего. Их рты исказились в диком крике боли. Я боялся смотреть им в глаза, а они, как казалось, наоборот — старались в мои заглянуть, забрать тепло, чтобы согреться и перестать испытывать тот ужас, который прямо сейчас был на маленьких бледных лицах. Прошел сквозь них, словно через строй гренадеров с розгами — каждый старался ударить посильнее, чтобы наверняка не встал. Но я прошел и до последнего дня своей теперь никчемной жизни буду помнить этот ужас.