Один из моих доверителей как-то в личной беседе сказал, что в тюрьме для ранее не судимых арестантов есть три самых сложных ночи.
Первая ночь, исходя из названия, уже раскрывает свою суть. Арестант толком не знаком с правилами и укладом жизни «за забором», ему не понятно, что будет завтра и кто рядом с ним находится, гнетущую атмосферу первой ночи добавляют абсолютно замкнутое пространство и унизительное к достоинству отношение администрации изолятора.
Вторая ночь – это ночь перед судом. Наивные арестанты, ещё толком не знакомые с судебной системой России, теплят надежду, что кто-то разберётся в их деле, найдёт в нём какие-то несовпадения и арестанта оправдают. Увы, в 99% случаев подсудимый для общества уже на следующий день меняет социальный статус с обвиняемого в преступлении на осуждённого в преступлении.
Третья же ночь в какой-то мере не так ужасна, как вышеописанные, и наступает она за сутки до выхода на свободу. Арестанта мучают вопросы о семье, как она его примет, что скажет отец, как обнимет мать, помогут ли друзья первое время или нет, что там с женой, детьми, нужно ли будет идти на кладбище, может, кто-то умер, пока отбывался срок…
Первую ночь Беридзе смог пережить, вторую он пережил чуть проще, так как уже изначально понимал, что на свободу его никто не отпустит, да и посидев в изоляторе и послушав рассказы бывалых арестантов, он понял, что никакого милосердия для него не будет, да и сам срок в семь лет за совершённое им преступление выглядел чем-то фантастическим по сравнению с тем, что получали другие арестанты за аналогичные преступления. Беридзе спал плохо, впереди его ждал экзамен, но теперь в роли принимающего экзамен был ранее ему не известный человек в мантии, вершитель судеб людей, человек, наделённый властными полномочиями, который должен был ответить на три вопроса при вынесении приговора: виновен или не виновен, заслуживает ли арестант снисхождения и к какому наказанию его следует приговорить.
Глава XII
Суд
05:00.
Скрежет замочной скважины камеры не разбудил Беридзе, заснуть ему так и не удалось, он всю ночь думал и повторял в своей памяти самые счастливые моменты своей жизни: беззаботное детство, первая любовь. Он вспоминал, как подарил девушке алые розы на день рождения, как они гуляли в парке, несмотря на невыполненное домашнее задание, а дальше вспоминать было нечего, разве что лето, дачу. Интересно, как там сейчас? Наверное, так красиво: всё цветёт, пахнет ароматом свежескошенной травы, вишни уже созрели, и их можно есть, как и клубнику с малиной. А ежевика в лесу, а грибы? В животе тут же забурлил желудочный сок, так как рацион питания в СИЗО был ужасным. И если хлеб есть ещё можно было, чай пить тоже, то вот жрать каждый день баланду было просто невыносимо. И дело не в отсутствии мяса или свежести баланды, уже через неделю мозг мысленно внушал арестанту: «Стой! Хватит меня пичкать этой ерундой, я не хочу её есть, прекрати жевать».
Остатки баланды выбрасывали в «дальняк» либо отдавали кошке полакать, гладя её и приговаривая: «Ночью не спи, крыс лови». Крыс действительно было много, оно и понятно: здание блока П-1 не ремонтировалось со своей постройки, так что крысы проделали лазы на несколько поколений вперёд. Самое ужасное действительно начиналось ночью, когда крысы и мыши начинали хозяйничать в хате, бегая в поисках еды и порой переворачивая посуду на столе. Если кота в камере не было, то было совсем плохо, Беридзе пару раз будила огромная чёртова крыса своим хвостом или холодными крысиными коготками как бы невзначай трогала его лицо, пробегая мимо.
Мать передавала Беридзе передачки и даже один раз воспользовалась услугами местных «поручителей», обещавших оформить продуктовые передачи сверх нормы, но, увы, договорённости были ими не исполнены, и передача, оформленная на сокамерника, так до Беридзе не дошла.
Уклад жизни в камере также давил и не внушал чего-либо хорошего. Подъем в 07:00, осмотр камеры надзирателями, а тут как повезёт. Если некоторые надзиратели вели себя по отношению к арестантам ещё более или менее, то другие, упиваясь своей властью и пониманием безнаказанности, переворачивали камеру вверх дном в поисках запрещённых веществ и предметов. Особенно доставалось личной переписке арестантов, которую умышленно разбрасывали на пол камеры перед своим уходом.
В 21:00 был повторный осмотр камеры, и «шмонали» в этот раз ещё более изощрённее, чем с утра, переворачивали матрасы, вытряхивали всё из ящиков, продукты и еду разбрасывали по столу в хаотичном порядке, не чурались даже иконы проверять на наличие в них тайников.