Однажды она сказала:
— Сейчас меня стошнит.
Постепенно Вараму делалось ясно, что ситуация нравится ей еще меньше, чем ему представлялось. Она сказала, что от всего этого с души воротит, она страдает от клаустрофобии, не может больше безвылазно торчать в помещении, ей каждый день нужны солнечный свет, разнообразие в рутине и разнообразие сенсорных ощущений. Это необходимо, заявила она Вараму — заявила весьма определенно и решительно.
— Здесь ужасно! — часто восклицала она, произнося три этих слога как вульгарное ругательство. — Ужасно, ужасно, ужасно! Я этого не вынесу.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — предлагал Варам.
— Как я могу? Это ужасно!
Бесконечные повторения этих утверждений скоро стали занимать только первый час их ежедневного двенадцатичасового дня ходьбы и отдыха. После такого первого часа Варам обычно решал, что стоит заметить: нужно говорить о чем-то другом, чтобы не повторяться бесконечно.
— Уже устал от меня? — заключила Свон после этого его высказывания.
— Вовсе нет. Все чрезвычайно занимательно. Даже интересно. Но этот мотив — о необходимости путешествия — все же ограничен. Отыгран. Я хочу чего-то другого.
— Тебе повезло — я намерена сменить тему.
— Поистине повезло.
Она вышагивала перед ним. Не было необходимости торопиться с пояснением: впереди целый день. Варам смотрел, как она идет перед ним: походка изящная, шаги длинные, при таком g она чувствует себя как дома, мускулистая и уверенная. Очень скоро она начала удаляться от него. И пока не казалась больной. Иногда он слышал, как она впереди разговаривает со своим компьютером. Неизвестно почему, но она сделала голос Полины слышным; выполняла данное ему обещание? Их беседы всегда напоминали спор; голос Свон звучал яснее и резче, но альт Полины, чуть приглушенный кожей Свон, тоже казался сварливым. Если позволяет программа, квакомы могут быть заядлыми спорщиками. Однажды Варам оказался так близко, что смог подслушать разговор; то, что он услышал, по-видимому, продолжалось уже давно.
— Бедная Полина, — говорила Свон, — на твоем месте мне было бы очень грустно! Мне так жаль тебя. Наверное, ужасно быть всего лишь набором алгоритмов!
— Это риторический прием, известный как анакенез, — ответила Полина, — говорящий ставит себя на место собеседника.
— Вовсе нет, — заверила Свон. — Я правда тебе сочувствую. Вечно действовать в соответствии с алгоритмами! Если помнить об этом, выходит, ты держишься очень хорошо.
— А этот риторический прием называется синхорез, — прокомментировала Полина, — говорящий делает уступку, прежде чем снова напасть.
— Может, ты и права. Принимая во внимание силу твоих аргументов, не знаю, почему я считаю тебя глупой. И все же…
— А это одновременно сарказм и апория в дурном смысле, о котором я уже упоминала: выражение сомнения, часто ложное, перед тем как возобновить наступление.
— А такая защита называется казуистикой: тебе нечего возразить, и ты погружаешься в облако слов. Может, ты права; может, просто существует глупое сознание и умное сознание. Это многое бы объяснило.
Полину невозможно было отвлечь.
— Готова подвергнуть наши речевые действия двойному анализу. Проверить, есть ли разница между твоими и моими словами.
— Правда? — сказала Свон. — Ты хочешь сказать, что можешь пройти тест Тьюринга?
— Это зависит от того, кто задает вопросы.
Свон презрительно рассмеялась, хотя на самом деле ей было не весело, Варам чувствовал. Но по крайней мере на это компьютер годился.
Каждые полчаса они менялись местами, просто чтобы обозначить время и изменить картину, какова бы она ни была. Разговаривали они не всегда. Это было бы невозможно, думал Варам. Во всяком случае они подолгу шли молча. Над ними как будто бы сами собой перемещались туннельные фонари, словно Варам и Свон шли по вершине огромного чертова колеса и нужно было только компенсировать его обратное вращение. На исходе часа у Варама начинали ныть ноги, и он с радостью садился. Аэрогелевые спальные мешки они использовали как подушки, чтобы сидеть. Еда из пакетов, найденных на станции, оказалась в основном безвкусной. Немного погодя им хотелось только пить, хотя был еще порошок, который при желании можно было подмешивать в воду.
В сумме периоды отдыха занимали полтора часа. Если задерживаться дольше, у Варама затекали ноги, а Свон начинала раздражаться. А солнцеходы уходили слишком далеко. Поэтому Варам тяжело поднимался и шел дальше.