Да, Дромандус Дромандус изобретал, и все его изобретения, помимо неизвестности, отличались и чрезвычайной надежностью. О чрезвычайной надежности новоизобретенного щита свидетельствовали все тесты, кроме практических. Их Дромандус не мог провести потому, что ему нечем было заплатить за электричество, а если бы даже у него водились деньги, то электричество в связи с мятежом отключили еще месяц назад. Чтобы разозлиться на Глефода еще сильнее, Дромандус решил считать, что в отсутствии тока виноват именно капитан. Наконец, разжегши в себе нужную злобу, он вспомнил о своем главном оружии — правде.
Приятель Глефода, который разболтал Дромандусу весь замысел капитана, обмолвился о древней легенде, согласно которой двести тридцать два воина некогда спасли гурабскую династию от врагов. После недолгих изысканий в архиве Дромандус понял, что легенда — вранье, и все, что ему осталось — объявить это во всеуслышание.
Правда, считал Дромандус Дромандус, разрушит весь замысел Глефода.
Он знал о легенде, но ничего не знал о любви капитана к отцу и ничего не понимал в великой силе вымысла.
Это был довольно глупый и слабый человек — Дромандус Дромандус. Неудивительно, что он тоже примкнул к Когорте Энтузиастов, на правах двести тридцать третьего ее члена.
Двести тридцать два человека собрались в стриптиз-клубе «Мокрые киски», чтобы послушать речь Глефода о долге и стойкости, выступить в бой под его началом и умереть, как подобает героям древности. И вот капитан взошел на подиум. Шест для стриптиза маячил там, как одинокое дерево. Призраки бесчисленных девочек извивались на нем, посылая в зал воздушные поцелуи. Среди их мерцающих, порожденных памятью силуэтов, на фоне стройных тел, чьи стилизованные изображения украшали стены, Глефод выглядел неуместно, жалко и смешно. Место было выбрано неудачно, однако другого не было. Глефоду оставалось или заметить убожество своего положения и уйти, бросив надежду, или остаться и биться против очевидного, одному против двухсот тридцати двух.
Капитан выбрал остаться. Он поднял руку — одинокую руку усталого человека — и взялся ею за шест для стриптиза, просто чтобы не упасть от нахлынувшей вдруг действительности. Опершись о шест, он выпрямился — и зал моргнул, как один человек. Все люди слова, люди фантазии, иллюзии, вымысла — все они увидели, как мир меняется у них на глазах. В реальности ничего не происходило, человек взялся за шест, и все — однако в их головах, в этих пустых черепных коробках, где царили легенды и глупость старинной, никогда не существовавшей жизни, появился вдруг образ воина, сжимающего рукой копье. Он словно сошел со средневековой гравюры, этот копьеносец, и был он суров, печален, кроток, величав и красив. Это был собирательный образ из тысяч и тысяч прочитанных книг, копье его вздымалось под купол стрип-клуба, к самому небу, и матери, дочери, жены — всех этот воин укрывал щитом Божественной правды.
Храбрый воин, непобедимый герой! Он только что выдержал тяжкую битву, он устал, но посмотрите на его выдержку, посмотрите, как несет он свой пост в непогоду, в бурю, как вглядывается во мрак, угадывая будущее в очертаниях замков и гор! Мы будем с тобой, славный солдат прошлого, ибо в тебе живет наша душа, и в тебе бьется наше сердце! Мы будем с тобой, славный солдат прошлого, ибо ты — связь времен, что скрепляет и поддерживает нас!
Стриптиз-клуб исчез, исчезли двести тридцать два неудачника в зале и еще один, стоящий на сцене и держащийся за шест. Иллюзия людей слова, людей старого мира — иллюзия эта оплодотворила действительность. Перед легендарными воинами стоял легендарный Аарван Глефод, и все вольное дружество внимало ему, как своему предводителю.
— Друзья мои! — сказал капитан, чья голова достигала звезд. — Самые разумные вещи — всегда самые бессмысленные, а самые нужные — никогда никому не нужны. Что может быть достойнее, чем обратить ничтожество в величие, предательство — в верность, трусость — в мужество, слабость — в силу? Мы все презираем династию, но именно поэтому не имеем права ее покинуть. Вдумайтесь — кто защитит ее, кроме нас? Сильные мира покинули этот дом — ныне мы должны возвыситься до их силы. Ибо Царство Божие берется мечом, и меч этот — дух, закаленный в горниле тягот. Пускай вся правда, и справедливость, и величие — на стороне наших врагов, а нам остались лишь злоба, предательство и низость — что ж, мы примем свое дурное наследие и силою духа преобразим его в нечто великое. Мир повис в воздухе, друзья — утвердим же его на нашей точке опоры! Да, шансов почти нет, я вижу это ясно: нас мало, у нас нет оружия, и нам не поможет никто, кроме нас самих. Но разве помогал кто-то двумстам тридцати двум героям древности? Разве были у них в резерве могучая армия, надежный флот, поддержка властей и благоволение народа? Нет, ничего подобного!