— Да, господин полковник?
— Ты ведь листал ее секретные файлы?
— Да, господин полковник, и они весьма подробны. Там все: сексуальные пристрастия, вкусы в одежде, свидетельства подруг, показания отца и матери, даже сны…
— Я знаю! — оборвал его Конкидо. — Я в курсе работы нашего ведомства! Но вот что мне непонятно, Штрипке. Исходя из всех наших данных, эта женщина должна с восторгом кричать «да», а между тем она говорит «нет». «Нет», Штрипке! «Нет»! Ты это слышал? Мы что-то упустили? Или кто-то сработал недобросовестно? Я жду.
— Никак нет, господин полковник, — и мастер-допросчик обшлагом рукава вытер со лба пот. — Наша информация — максимально полная. Она должна…
— Должна? — переспросил полковник. — Должна, да, но только вот не соответствует! Должна, но вот сегодня что-то не задалось! А ну-ка, Штрипке, давай нарушим стандартную схему. Вдруг в этом существе есть нечто, о чем мы и не подозреваем? Послушайте, — полковник вперил в Мирру тяжелый взгляд, лишенный уже всякой игривости. — Вы боитесь попугаев и мокриц, в шестом классе вы взяли пять дукатино за то, чтобы соседский мальчик вас потрогал. На завтрак вы ели тушеную говядину, последняя менструация у вас была четыре дня назад. Скажите, вы говорите «нет» из упрямства, чтобы разозлить меня и опозорить тайную службу? Вы ведь ненавидите этого человека, — указал Конкидо на портрет. — У вас с ним старые счеты, он, можно сказать, порядочно испортил вам жизнь.
— Да, — сказала Мирра и, поднырнув под руку Кнарка-младшего, оказалась прямо перед портретом, став живым щитом на пути к его разрушению. — Это так.
— Тогда в чем дело? — полковник надвинулся на Мирру, как гора, так, что она почувствовала на лице его горячее мятное дыхание. — Захотелось соригинальничать, попротиворечить тайной службе? Бросьте, вы не маленькая девочка, надо уметь подчиняться власти. Человек — точка пересечения общественных отношений, он должен вести себя так, как этого требуют от него прошлое, которое его сформировало, и настоящее, в котором он трепыхается. Зачем строить из себя особу, про которую наши секретные файлы лгут?
— Я не строю, — сказала Мирра, отворачиваясь головой от Конкидо и прижимаясь к холсту и стене за холстом. — Пустите!
— А что вы мне сделаете? — спросил полковник и дунул ей в волосы. — Хотите, я сейчас укушу вас за мочку уха? А как насчет поцелуя? Или мне разорвать на вас футболку, и пусть мои недоумки видят, чем наградил вас господь? Не думайте, что я превышаю полномочия, у моих полномочий пределов нет. Вы все считаете себя бунтарями, нонконформистами, борцами и героями, но из моих секретных файлов вытекает, что это отнюдь не так. Ваши привычки и ваши жесты, все ваши чувства и мысли, что мы фиксируем — из них вытекают смирение и покорность, не более того. Про тайную службу думают, будто она ломает, но это, признаться, вздор. Мы всего лишь сокрушаем ложное и вытаскиваем на свет божий истинное — то, что записано в наших файлах, то, что и есть вы. Хотите, я покажу вам вас, милочка? Хотите, я сделаю так, что вы будете честны сама с собой?
— Нет, — сказала Мирра чуть слышно. — Не хочу.
— Почему же тогда вы сказали не то, что должны были сказать? — полюбопытствовал Конкидо и дунул в волосы Мирры еще раз. — Почему вы делаете то, чего не желаете делать? Можете не лгать, я вижу вас насквозь. Ага! Вы сами не знаете, почему? Да, все сложнее, чем я думал. Несомненно, здесь влияние вашего мужа. Что ж, ничем не могу помочь. Ничем, абсолютно.
С этими словами полковник вдруг отступил от Мирры, и та, освобожденная, облегченно вздохнула.
— Штрипке! — сказал Конкидо. — Есть у нас на нее что-нибудь? Как она относится к гурабской династии?
— Никак, господин полковник, — отозвался Штрипке, который, пока начальник беседовал с Миррой, стоял навытяжку. — Но… это ведь не преступление?
— Нет, — сказал Конкидо. — И не порок. Преступлением не является даже то, что эта женщина расстроила меня. И я даже не стану ее наказывать, хотя мог бы. Просто не хочу видеть. Заприте ее куда-нибудь, ребята. С глаз долой, из сердца вон. А с капитаном я начну ровно с того, на чем с ней закончил.
Конкидо не шутил, и подчиненные поняли это сразу. Поступок Мирры Глефод озадачил его, выбил из колеи. Как и положено начальнику тайной службы, он не видел в нем ничего, кроме смутьянства, однако источник непокорности впервые был ему непонятен. Ничто из того, что составляло эту женщину, не подразумевало противоречия, не обличало в ней человека, способного защищать ненавидимое. Он знал о ней все, но мозаика не складывалась в целое. Не было ли у капитана такой же, не зависящей от него причины, чтобы идти против Освободительной армии и нарушать идиллию всеобщего предательства? Что, если…