Главным образом она помогает выявить ещё на ранней стадии сосудистые патологии, опухоли, травмы и воспалительные процессы, зарождающиеся в мозгу.
Спустя десять минут я уже сижу в зале ожидания, пока врач распечатывает результаты.
Наконец, Юрий Валентинович выходит и рубки:
– Как обычно, ни аномалий, ни патологий развития. Всё в норме.
– Ну да, хорошо.
В соседнем зале мы проводим электроэнцефалографию и ещё с десяток тестов, медсестра производит забор крови. Ощущаю себя добровольным подопытным кроликом из страны чудес, мечтающем вылезти из глубокой норы назад в нормальную жизнь.
В районе четырех часов пополудни мы наконец-то садимся пообедать в служебной столовой при дневном стационаре.
Юрий Валентинович представительно располагается напротив, мы начинаем с супа.
Каждый раз наблюдая за ним и общаясь, ловлю себя на мысли, что я бесконечно уважаю и не перестаю удивляться этому ученому мужу – есть в нём что-то едва уловимое в деталях, но при этом очень правильное в целом. То, что вселяет в меня чувство уверенности, доверия и даже защищенности.
– Как ваша диссертация, Юрий Валентинович?
– Придется снова как-то филигранно корректировать тему. Комиссия нынче вредная, Ром, совсем никакая.
Мы приступаем ко второму блюду: паровые котлеты и греча с подливкой.
– Как там по моему делу? Есть добрые вести? – я спрашиваю как будто о погоде.
– Понимаешь, Ром, – врач кладет вилку и немного наклоняется, – все твои показатели практически в норме, другими словами – ты здоров как Кенгуру. Единственное, что меня смущает, это результаты твоего спектрального анализ потенциалов мозга.
– А что с ними не так? – кусок котлеты повисает в воздухе будучи наколотым на зубцы моей вилки.
– Как тебе объяснить? Существуют разные компоненты спектра, которые имеют дифференцированную частоту: дельта, гамма и пр. У тебя практически полностью отсутствует целый диапазон длинных волн до 4 Гц.
– Это плохо?
– Это аномалия. И такого быть не должно. Я встречался со своими французскими коллегами, показывал им твои тесты – они дружно пытались меня убедить, что это просто глюк машины, и что это невозможно. Как если бы у пациента не билось сердце, и он записался на прием за валидолом.
– Ну, их можно тоже понять.
– Конечно, – широко улыбается Юрий Валентинович, демонстрируя идеальные белые зубы, – снова и снова забывая, как ты выглядишь, встречаясь, раз за разом и продолжая тесты, мне иногда кажется, что я спятил. Это совсем не весело, Ром.
– Что будем делать дальше? – я возвращаюсь к трапезе.
– У меня есть одна, несколько безумная идея, и она небезопасна, предупреждаю тебя сразу. Если ты готов – я закажу оборудование, придет как раз к следующему твоему приему.
– Да, я готов. И я ценю вашу прямоту и честность.
– Откровенность, Ром – это больше, чем просто открытое уточнение формальностей.
У врача звонит телефон. Юрий Валентинович смотрит на дисплей, строит недовольную гримасу:
– Алло, да, так, понял. Начинай депонирование на периферии и 100 мл трамадола, подожди, лучше 150 мл. Буду через 10 минут. Отбой.
Кладет смартфон в карман халата, в три глотка осушает большой стакан компота:
– Ром, мне нужно бежать. Долг и клятва Гиппократа, и так уже 33-й год.
– Увидимся через месяц, снова в понедельник?
– Да, всё строго по нашему плану. Может дело действительно наконец-то сдвинется с мертвой точки! Ты главное, не лезь, куда не следует и живи по совести. Мало ли у кого какая хворь, надо оставаться людьми.
– Договорились!
– Ну ладно, как думаешь, кем лучше быть лысым или идиотом? – вставая, спрашивает меня врач.
– Наверно идиотом, не так заметно.
– Точно, – Юрий Валентинович каждую нашу встречу заканчивает именно этой подбадривающей, как он считает, меня шуткой, и я не вижу ни одной причины не подыграть ему, – побегу, запишу всё, пока не вылетело из головы.
Мы прощаемся.
Фраза про «небезопасную безумную идею» немного настораживает, но даёт пищу надежды и желания двигаться дальше. Даёт сил жить в завтра и идти в будущее.
Возможно абсолютно всё, если ты готов идти до конца, если ты готов умереть за свой путь.
Я переодеваюсь, забираю из гардероба свои вещи и покидаю клинику.Глава 4 Одиночество
Бордовый закат, словно кровью, смыл с неба светлую рябь перисто-кучевых облаков, погрузив утомленный суетой мегаполис в спасительную ночь.
Я стою у края монолитной плиты, на 32-ом недостроенном этаже очередного будущего офисного здания, совсем рядом с м. Бауманская.