– Дионисий, мы сейчас съездим к больным, навестим их и вернёмся. – негромко сказал батюшка. -Мы быстро.
– Хорошо. – Я посмотрел на дерущихся. – Вы долго?
– Нет, тут рядом, туда и обратно. – Ответил Егор.
– Можете пока берёзки и тую здесь полить. – предложил батюшка. – А Петро вам поможет.
Возле ворот росли стройные четыре берёзы, между могилками на пустыре маленькая туя. Петро это и был мужичок на велосипеде. Роста он был маленького, одет в камуфляж – штаны и куртка. Мы остались с Петро, а Егор с батюшкой укатили. За воротами продолжалась битва.
– Чё это они ладошками лупят друг друга. – Неожиданно произнёс Петро. – Вон. – Он показал им кулак. – Ничего крепче нет, Тишкино мясо. А тебя как звать?
– Денис.
Я протянул ему руку, он пожал, и глядя мне в глаза, произнёс:
– А меня Пётр. – Отпустил руку и добавил. – У меня друг был, очень похож ты на него, только тот по шире в плечах был. Ох, мы с ним держали всё село. Нас вообще трое было. Три кента, ох, мы и гоняли всех. Тишкино мясо. Все девчонки бегали за нами.
Тем временем, как Петро отпустил мою руку и начал рассказ, я уже принялся таскать вместе с Юлей бутылки к берёзам и опустошать их. Петро тоже взялся за дело.
– Под берёзы, да?
– Под них и под тую. – Я указал рукой на пустырь с двумя могилками.
– Так это не туя, это же сосна. Я в дереве разбираюсь. Я плотником работал, туя по-другому выглядит и её варить надо, иначе с ней работать не получится, она маслянистая, смола застывает в древесине, и та твердая становится.
– Варить? – удивился я. – Никогда бы не подумал.
– Да, она в кипятке мягчает, потом просушиваешь её, и податливая такая становится, как женщина после бани.
– Ну, надо же.
– Да, ну, там с ней ещё работать надо, не так всё просто. – с важным видом добавил Петро.
– Ну, тогда, ладно.
Я улыбнулся и вылил последнюю бутылку под тую, которая сосна, потому что её не надо варить, чтобы работать с ней.
– А эти куда? – Петро махнул рукой в сторону оставшихся бутылок, и не дождавшись ответа, добавил. – К Ираклию, наверное?
– К Ираклию. – Ответил я.
– Давай я на велосипед навешу бутылей и покачу потихоньку, а вы в руках, что возьмёте, если, что я ещё раз приеду за ними.
Я согласился, добавить мне нечего было, план хорош, да и свалить хотелось побыстрее от вопящей и бегающей туда-сюда толпы. Петро навесил на руль и на раму бутылок, я взял четыре, Юля две и мы пошли по тропинке, через пять метров она закончилась – «мы не туда пошли» – говорю я Юле, поворачиваюсь, а на нас удивлённо смотрит Петро. Мы направились обратно и тут приехали батюшка с Егором. Первым вышел батюшка и тоже удивлённо посмотрел на нас.
– Заблудились. – Говорю.
Потом Егор вышел из машины и тоже удивился.
– Заблудились. – Повторил я.
Мы вернулись и понесли воду вслед за Петро, а Егор с батюшкой взялись за погрузку опустошённых баклашек в машину.
Пришли на могилку и принялись поливать цветочки – Анютины глазки, на могилках отца и матери батюшки, они похоронены возле преподобного, к нам присоединились Егор и батюшка. Полили цветочки, встали на колени, на войлочные подстилочки с киргизскими узорами. Егор зажёг свечу, и мы начали читать акафист по очереди: первый Петро, потом Егор, я, Юля и батюшка. Начался азан, призыв с мечети доносился до нас, тихим пением, вот, наверное, истинные толерантность и терпимость, в этом и кроется свобода. Соприкасаясь так тесно, две религии могут сосуществовать, не забивая друг друга.
Помолились, взяли пустые бутылки прошли по тропинке, усыпанной галькой, мимо могилок к машине. Батюшка предложил поехать искупаться. Мы согласились, Петро тоже, сказал, что поедет на велосипеде, а на пляже встретимся. Сели в машину и поехали. Всю дорогу пели «Богородице радуйся». Проехали мимо базара, берёзовой рощи и выехали к берегу, заросшему кустами облепихи. Вылезли из машины и дальше по тропинке через поспевающую облепиху, гуськом направились на пляж.
Берег был пуст, только вдали двое мужичков вытирались полотенцами после купания. Батюшка с Егором на берегу разделись до трусов, а я пошёл с Юлей в переодевалку – квадратное строение из жести, таких на пляже было несколько. Пока я переодевался Юля скурила половину сигареты, потом она пошла переодеваться, и я принял эстафету с дымком. Мужички ушли, мы остались одни на пляже в лучах заходящего за горы солнца.
Батюшка окунулся с головой три раза у самого берега, Егор пошёл в сторону, а я направился на глубину. На мелководье я не могу окунуться – страшно, вода холодная, иду пока по грудь вода не поднимется, только потом принимаюсь плыть. И плаваю обычно на глубину, мне нравится ощущение водной толщи подомной и невозможность отдохнуть, пока не выплывешь. Но в этот раз всё было по-другому. Я прошёл метров сто, а мелководье так и не заканчивалось, пришлось пересилить себя и окунуться. Я проплыл ещё метров сто, попробовал достать до дна и встал на песок, мне было там по грудь. Я стоял вдали от берега и разглядывал горы, позолоченные солнцем, тишина, только шелест воды и изредка доносившиеся раскаты грома, справа от меня нависла огромная чёрная туча, она гремела, сверкала молнией и изливала потоки воды, скрывая горные вершины. А слева заходило солнце, окрасив облака в золото. Два противоречия и между ними я. Они по-разному величественно меня восторгали, закат красотой, красками и умиротворением, а туча своей суровой мощью, мрачностью и неизбежностью стихии.