После первого фильма «Рокки» с коротким перерывом на рекламу начался второй, третий, потом четвёртый, только сильно любящие могут осилить за ночь все семь или даже восемь фильмов «Рокки», с редкими перекурами и походами в душ.
Проснулся я рано утром, за окном лил ливень, капли стучали по стеклу, через открытую форточку проникал свежий, прохладный воздух с запахом дождя, и настроение было бы по-дождливому спокойное, если бы я не начал задыхаться, от чего, собственно, и проснулся – это всё последствия ковида. Я собрался с силами, встал с кровати, принялся ходить по комнате, размахивая руками и делая глубокие вдохи, перед глазами была тёмная пелена, голова кружилась, а сердце готово выскочить из груди. Юля проснулась и села на кровати, пытаясь пробудиться и сообразить, как действовать в этой ситуации.
– Может скорую? – наконец она произнесла.
– Не надо, я сам.
Я отжался десять раз, сердце заколотилось ещё сильнее и аритмично, но голова перестала кружиться и воздуха уже хватало. Я походил по комнате, пока не успокоилось сердце, и снова лёг в постель.
– Вот видишь? – промямлил я. – Всё хорошо, давай спать. Сегодня тяжёлый день нам предстоит.
Денёк и вправду выдался тот ещё. Сначала мы отправились смотреть квартиру на окраине. Надели маски и вышли в заражённый и напуганный мир, в котором люди болели, страдали и умирали от новоявленной заразы. Поймали такси, назвали адрес и поехали по полупустому городу с закрытыми магазинами и кафе. Зрелище пугающее, постапокалиптическая картина, будто всё рухнуло, хотя всё и так рухнуло задолго до, но мы не можем пока этого понять, да и дойдёт ли когда-то до нас, что это конец и надо начинать сначала. Мир и вправду не будет прежним, конечно тот, кто сидел, пил и совершал бессмысленные действия, не заметит ничего, какая разница закрыты границы или открыты. Ну, болеет кто-то, ну умирают люди, от гриппа тоже умирают, а панику разводят власть имущие, потому что повинуются массонам. Как же это легко – взять и свалить всё на массонов и жидов, ведь в таком случае, этот весь хаос кто-то контролирует, так намного проще. А вот если никто не контролирует и жидо-массоны сами в панике, если всё так как оно есть, и мы обречены из года в год закрываться, терять работу, голодать начнём в итоге. Нет в это поверить невозможно, проще если рептилойды контролируют всё это, или хотя бы у мировых элит есть сценарий, по которому всё разворачивается. Нет ничего этого, это бред сумасшедшего, нет сверх людей, которые могли бы додуматься до всей этой белиберды. Мы все одинаковые, просто одни тупее, а другие умнее вот и всё, но в основном мы тупые и показатель нашей тупости – вера в детские сказки, в мировые заговоры. Есть система, по которой пытаемся жить, со своими законами, религиями, цветными бумажечками за которые приобретаем всё необходимое. Всё! Больше ничего! Именно поэтому – это с нами и происходит, дальше фантиков с циферками мы не шагнули.
Такси докатило до дома, на козырьке подъезда рос огромный куст анаши. На натянутых верёвочках сушилось бельё – простыни, пожелтевшие со временем, трусы, носки и медицинские маски. Из открытых окон вырывались запахи готовящейся еды и смешивались в один неприятный духан. Мы смотрели в окна, ждали, когда приедут хозяева квартиры, они задерживались. А из окон с любопытством и недоброжелательностью пялились жильцы обшарпанной пятиэтажки, которые, возможно, станут нашими соседями. Владельцы квартиры опаздывали, нам пришлось долго ждать под пристальными и любопытными взглядами из окон. Мы всё ждали и ждали, а бестактные глаза мозолились, разглядывая нас, и появлялись всё новые. Мне уже расхотелось здесь жить и в этот самый момент подъехала машина из неё вышли двое – мужчина лет пятидесяти пяти с седыми висками и усами, крепкого телосложения, он надменно улыбнулся золотыми зубами и протянул мне руку.
– Давно ждёте?
– Долго. – ответил я.
– Пойдёмте, нам на последний этаж.
Мужчина вошёл в подъезд с деревянной дверью, выкрашенной голубой краской. Следом за ним я пропустил женщину с короткой стрижкой, волосы её от пота торчали сосульками на висках и шее, цвет их был выгоревший, каштановый, видимо она много времени проводит под солнцем. Одета она была в большущую футболку с розой на груди из пайеток, ноги обтянуты укороченными лосинами, чуть ниже колен, носки и резиновые сланцы такого же голубого цвета как дверь. Между лосинами и носками выпирали толстющие икры с редкими чёрными волосками и варикозом. Она начала подниматься по бетонным, сбитым ступенькам впереди меня, и я заметил дыру на носке, через неё выглядывала грубая серая пятка. Ступени по краям были выкрашены половой краской, коричнево-красного цвета, стены в тон двери – голубые, но сильно оббитые и обшарпанные, перила гнутые, металлические зелёного цвета, они были щербатые от множества облупившихся слоёв краски. Кое-где на металлическом каркасе сохранились деревянные накладки, выкрашенные всё той же половой краской, на этих накладках годами вырезали имена, закрашивали, потом снова вырезали. В итоге они получились покрытыми рытвинами, в которых с трудом угадывались буквы, а редко имена.