— Нравится!
Девушка легонько прислонилась голым плечом к косяку двери и приказала повелительно и по-прежнему чуточку насмешливо:
— Прочти, что тебе понравилось!
Я пришел в себя и в ответ на ее насмешливый тон стал наглеть. Читал я, взглядывая на нее, будто строки эти предназначались ей.
Беру твою руку и долго смотрю на нее,
Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело:
Вот в этой руке — все твое бытие,
Я всю тебя чувствую — душу и тело.
Последнюю строку я читал, опустив книгу и глядя в серые глаза девушки. Я произнес эти слова с такой нежностью, будто знал ее сто лет и обращался только к ней одной.
— А ты хорошо читаешь! — одобрила девушка.
— Что поделаешь, — скромно опустил я глаза и, играя, вздохнул: — Я — поэт!
— Да? Интересно, — усмехнулась она. — А имя у тебя, случайно, не Евтушенко?
— Видите! — радостно, по-прежнему играя, воскликнул я. — И вы меня знаете!.. — Потом быстро изменил тон, произнес печально, оттянув двумя пальцами солдатскую гимнастерку на груди. — Даже под этой робой не спрячешься, никуда не денешься, — развел я руками. — Слава!.. Ну, раз так, давай знакомиться. — Я шагнул к девушке и протянул ей руку: — Женя!
— Ада, — ответила она, глядя на меня с прежней чуть насмешливой улыбкой, но руку подала.
Я взял ее тонкие теплые пальцы, думая, что она приняла игру и назвала первое пришедшее на ум красивое имя, и наклонился, пытаясь поцеловать руку, но она быстро отдернула ее. Из коридора донесся глухой шуршащий стук картонной коробки и голос одного из солдат:
— Алешкин, ты где прячешься? Не сакова…
Он замер на полуслове, увидев меня с девушкой. И почти тотчас же появился капитан и сказал сердито:
— Ада, не мешай ребятам работать!
Девушка мгновенно и бесшумно исчезла в комнате, откуда появилась две минуты назад. А я выскочил из квартиры мимо капитана и загрохотал сапогами по бетонным ступеням.
Весь день не выходила у меня из головы Ада, капитанская дочка, весь день я был под впечатлением от встречи с ней, весь день я чувствовал себя так, будто со мной случилось что-то необычно хорошее, светлое. И в то же время я корил себя за то, что в разговоре с ней принял шутовской тон, не познакомился толком, остужал свои чувства, думая, разве что изменилось бы, если бы я назвал ей свое имя? Разве я когда-нибудь увижу ее? И радость сменялась грустью, печалью от мысли, что я никогда ее не увижу! Но печаль была светлая. Чтобы я ни делал: слушал ли скучную лекцию о радиолокационной станции, ходил ли в строю по плацу, разбирал или собирал свой автомат, — меня не покидало чувство беспричинной радости. Может быть, от этого я делал все легко, весело и как-то лихо. Чем больше я думал об Аде, тем очаровательней она мне казалась, и тем сильнее хотелось увидеть ее, просто постоять рядом с ней мгновение.
И такой случай вскоре мне представился. Недели через две, в субботу, дневальный сказал мне, что дежурный по части требует к себе капитана Сало. Я, не мешкая, помчался к капитану, волнуясь, надеясь хоть мельком взглянуть на его дочь. Только бы взглянуть на Аду, поймать ее взгляд, увидеть улыбку на милом лице. О большем я не мечтал. Нажимая решительно на кнопку звонка, я считал, что откроет дверь сам капитан, но неожиданно увидел ее. Ада, конечно, тоже не ожидала увидеть меня.
— Товарища капитана срочно зовут в часть! — выпалил я смущенно и радостно таким тоном, словно это была необыкновенно хорошая и важная весть.
— Его нет дома, — Ада смотрела на меня как-то любопытно и весело.
— Как же так, — удивился и растерялся я, будто капитан обязан был сидеть дома, ждать меня. — Где же он?.. Его зовут…
— Кто там, Ада? — услышал я из глубины квартиры женский голос.
— Это за папой! — чуть повернула голову Ада на голос, показав мне маленькую сережку с зеленоватым камнем на мочке уха, которое беззащитно и нежно выглядывало из желтоватых вьющихся волос.