— Случилось что? Пусть заходит сюда, что вы там в двери.
Ада посторонилась, пропустила меня и захлопнула дверь. В квартире все вещи уже были расставлены по местам. Занавески на окне тихонько колебались от ветерка. Жена капитана стоит, вытирая мокрые руки, в двери ванной. За ее спиной видна на раковине умывальника стопка белого мокрого белья.
— Случилось что? — спокойно повторила мать Ады, обращаясь ко мне.
— Вроде бы все тихо… Дежурный по части зачем-то вызывает.
— В домино, небось, не с кем ему поиграть. Не дает покоя и в выходные, — проворчала женщина и повернулась назад, к мокрому белью. — Он через пять минут придет… Ада, угости человека чаем, пусть подождет…
Девушка с серьезным независимым видом, словно она делает одолжение матери, молча направилась в кухню мимо ванной. Я следом, стараясь не стучать сапогами по паркету.
— Чай? Кофе? — В кухне лицо девушки изменилось, приняло, как в прошлый раз, чуть насмешливое и какое-то покровительственное выражение.
— Что быстрее?
— Боишься обременить? — достала Ада две чашки из шкафчика и поставила на стол: одну передо мной, другую напротив.
— Что ты? Это от жадности, — принял я радостно ее тон. Я чувствовал себя легко. Что-то большое, веселое распирало мне грудь, давило изнутри. Хотелось говорить, говорить без умолку, говорить и смеяться. — Боюсь, начнешь варить кофе, а тут товарищ капитан явится, и я останусь ни с чем.
— Значит, чай. Только имей в виду, у нас так заведено: если с заваркой, то без сахара, а если с сахаром, то без заварки. Тебе с чем?
— Понял… Тогда мне без заварки и без сахара, но пиво!
— Пиво кончилось, один коньяк остался.
— Коньяк я не пью. С коньяка у меня сердце слишком большое становится, грудь разрывает от любви. Водочки можно…
— Водочку не держим…
Этот пустой шутливый разговор казался мне необыкновенно остроумным. Я был счастлив. Я наслаждался звуком ее мягкого обволакивающего меня нежностью голоса, мягкими женскими движениями тонких с легким загаром рук.
Ада открыла банку с растворимым кофе, поддев крышку чайной ложкой. Крышка подскочила вверх и со звоном упала на пол. Мы одновременно быстро наклонились за ней, намереваясь поднять, и стукнулись головами.
—Уй! — воскликнула Ада, выпрямляясь и потирая одной рукой лоб. Крышка от банки досталась ей. — У тебе голова чугунная! Чуть мою не расколол!
Я в свою очередь тер себе лоб, приговаривая:
— Ну да, сталь не колется! А в моем чугуне вмятина на всю жизнь останется.
Мы взглянули друг на друга и захохотали вдруг так громко, что мать Ады прекратила стирку, выглянула из ванной и недоуменно посмотрела на нас.
— Вы чего?
— Лбами стукнулись, — смеясь, ответила Ада.
Потом мы пили кофе и смотрели друг на друга.
— Я думала, что ты пошутил, когда сказал, что ты поэт…
— Ты хочешь сказать, что теперь веришь, что я Евтушенко?
— Ну нет. Ты Петро Алешкин, — на украинский манер назвала она мое имя, и я удивился, откуда она знает, как меня зовут, но Ада сама пояснила. — Андреев Максим мне рассказал о тебе…
Сержант Андреев, командир моего отделения, прежде чем получить лычки на погоны, был посыльным к командиру роты.
— Ты Бунина любишь? — спросила она.
— Я не читал его. Даже не слышал это имя.
— Бунина не читал? — удивленно воскликнула она. — Какой же ты поэт?
— Думаю, что и мои деревенские учителя тоже никогда не слышали это имя!
— Ну, да, да… Его книги не в каждой библиотеке найдешь… А я его больше всех поэтов люблю. Много наизусть знаю…
— Это же здорово! — восторженно перебил я без тени иронии. — Ты мне будешь читать Бунина, а я тебе Блока, Есенина!
— Когда? — засмеялась она. — Сейчас?
— Нет, завтра! Завтра воскресенье, днем ты свободна, и мне днем сбежать легче…
— В самоволку?
— Ну да!
— Мне папа голову оторвет!
— Он не узнает. И патруль нас не встретит… Самовольщиков ищут в городе, а мы за город пойдем. От нас близко, — тараторил я, совершенно не веря, что Ада согласится. — Встретимся сразу после обеда. У нас свободное время. На автобусной остановке. Там, где наша улица спускается под горку, на выезде из города есть остановка. Сядем в автобус и через пять минут за городом, в поле. Знаешь, как там маки цветут! Я никогда не видел, чтоб маки цвели в пшенице! Это сказка! А воздух, запахи! Чудо! Ты увидишь, как там здорово! Тебе понравится… Будем гулять, читать стихи!
Действительно, на меня неизбывное впечатление произвели поля в окрестностях Ровно. До сих пор стоят перед глазами. Несмотря на такое название города, местность вокруг него отнюдь не ровная, холмистая. И когда смотришь от подножья холма вверх на выколашивающееся светло-зеленое поле пшеницы, сплошь усеянное яркими алыми маками, какой-то небесный восторг распирает грудь, захватывает дух. Недавно наш взвод водили на ученье в лесопосадку. Мы учились окапываться перед боем. По пути туда и обратно я глаз не мог оторвать от этой необыкновенной красоты полей. Может быть, тот, кто каждый день смотрит на них, привык, не замечает, но на свежего человека эти поля под солнцем производят удивительное впечатление.