— Да «Х» его знает, — с сомнением произнес Плюх.
Оба друга обернулись на закончившего возиться с механизмом гнома.
— Кто ему скажет? — хмыкнул Плюх.
— Чур не я, — ответил Копейкин.
— Тогда, как обычно, импровизируем.
— Ага! — весело проговорил тролль.
Тем временем Печенька так увлекся последними приготовлениями, что совсем не заметил, как Плюх начал приматывать к раме дельтаплана его длинную бороду.
— Так, это сюда… вот это сюда… закрепить… ещё полчаса, и мы станем счастливыми обладателями автоматического распылителя на крыльях!!! — констатировал Печень, радостно оборачиваясь к соратникам.
Постепенно вся радость на его лице испарилась, уступив гримасе вселенской печали.
— БЛ*ТЬ!!!
Успел проговорить гном, прежде чем его борода натянулась, а его мелкое тело потащило вслед весело набирающему высоту дельтаплану.
Спустя минуту гном, привязанный за бороду, уже мерно парил на высоте птичьего полета над полем боя, где воины Света и Тьмы выясняли, «чья шишка больше».
— Сууууукииииныыыыы деееееетиииии! — донёсся протяжный вой Печеньки с небесной выси.
— Хорошо пошел! — приложив руку к голове на манер козырька, констатировал Плюх.
— Главное, чтоб дело сделать не забыл от страха…. ан-нет, не забыл! — улыбнулся Копейкин, глядя на распространяющееся по всему полю баталии ядовито-розовое облако.
— Эммм… а почему облако розовое, а не зелёное? — удивлённо пробубнил гоблин.
Оба друга, не сговариваясь, переглянулись.
— СИЛА ЛЮБВИ!!! — одновременно воскликнули оба игрока.
Спустя мгновение послышался синхронный шлепок ладоней по лицам.
И в этот миг бушующее внизу поле боя замерло. Буквально. Рыцарь, занесший меч над головой орка, застыл в героической позе. Маг, швырнувший в противника огненный шар, смотрел на свое творение с немым вопросом. Даже пролитая кровь, казалось, остановила свой поток, дабы не мешать всеобщему недоумению.
А потом грянуло.
Это был не звук. Это было физическое явление. Мощный, всесокрушающий удар бас-барабана, от которого задрожали скалы и посыпались мелкие камушки. За ним — навязчивый, проникающий прямо в мозжечок электронный ритм и голос, который зазвучал в каждой голове, от новичка-лекаря до лича-генерала, словно его вбили туда раскаленным дюбелем:
« I hate the treadmill everyday
I hate the mundane things they say
the boredom sets in 9 to 5
at night that's when i come alive....»
Песня «I Like It» группы Narcotic Thrust обрушилась на Равнины Вечности с небесной, а главное — неотвратимой силой божьего промысла.
И понеслась жара.
Рыцарь в латах, весивших как небольшой автомобиль, вдруг отшвырнул меч и, схватившись за шлем, принялся выписывать коленца бразильской самбы, снеся хвостом пару своих же лучников. Орк, которого он только что собирался порубить, радостно заулюлюкал и пустился в пляс, исполняя нечто среднее между лезгинкой и макареной, его боевой топор теперь служил ему импровизированным партнером.
Эльфийка-маг, чьи пальцы секунду назад ткали паутину ледяной смерти, вдруг принялась тверкать с такой одержимостью, что ее магический посох трещал по швам, высекая искры из собственного зада. Паладин рядом с ней, забыв о щите и вере, с диким воплем «ЙИХХАА!» принялся отплясывать канкан, его набедренники отчаянно клацали, умоляя о пощаде.
Некромант, призывавший скелетов, обнаружил, что его армия мертвецов вместо того, чтобы убивать, синхронно отбивает чечетку, выстукивая костяными пальцами по черепам братьев не «Марш смерти», а залихватскую «Калинку-малинку». Сам некромант, пытаясь вернуть контроль, безуспешно тряс посохом, что со стороны выглядело как крайне неумелое исполнение танца с шестом.
Боевые единороги, почуяв розовый туман, забыли о копьях и стали тереться боками о ближайших танцующих, радостно ржа и подбрасывая гривами в такт мощному биту.
Над полем боя стоял густой пар от тысяч вспотевших тел, смешанный с розовой дымкой. Воздух дрожал от мощнейшего баса и дикой какофонии — ржание, скрежет металла, вопли «Что происходит?!», сдавленное мычание, смех и топот миллионов ног, выбивающих один и тот же сумасшедший ритм.
А над всем этим, на своем кривом дельтаплане, болтался Ацкий_Печенька. Его первоначальный ужас сменился диким, истерическим хохотом. Он кружил над этим безумием, а розовый туман, вырывавшийся из распылителя, смешивался со слезами радости, катившимися по его щекам. Он не управлял процессом. Он был его дирижером, пророком, божеством этого танцевального апокалипсиса.
Их уровни росли. Не по чуть-чуть. Не плавно. Они ВЗЛЕТАЛИ. Окна оповещений заливали экраны троицы, мелькая так быстро, что сливались в сплошное светящееся полотно.