Особо досталось родоначальнику науки об организованной преступности А. И. Гурову. Как и во многих случаях прежде всего потому-де, что социалистическому обществу по самой его природе не положено иметь такой «пережиток прошлого», как всякая, а тем более организованная преступность, и уж тем более коррупция в верхах: «Коррупция, подобно инфляции, самоубийствам, военным расходам, и т. п. принадлежит к числу тех явлений, теоретическое исследование которых находится под запретам в официальной советской литературе, если они касаются СССР. Соответственно, в СССР нет никаких предварительных обобщений явления коррупции, основанных на исследовании реальности» [11. Кн. 3. С. 112].
Таковы общие черты, да и детали в этой весьма специфической области, не адекватны, только теперь на это жалуются открыто: «Система оперативного учета, несмотря на определенное качественное и количественное совершенствование так и не претерпела серьезных изменений. (…) В нормотворчестве имел место субъективизм, приспособление к историческому моменту» [2.95. С. 50].
Продовольственная безопасность. Тема эта стоит своей отдельной книги. Через много лет после страшно разрушительной войны, какой была Великая Отечественная, вдруг в стране возникает дефицит продуктов (и промышленных товаров, естественно). Тем более, что во время войны с этой проблемой как-то да справлялись: была мобилизация интеллектуальных ресурсов и на этом направлении… На рубеже 1960-70-х годов в Академии народного хозяйства имени В. Г. Плеханова вводился даже предмет «потребностеведение», но дело далеко не пошло, кое-кто постарался с маху дискредитировать саму постановку проблемы, как якобы предпосылки к введению карточной системы и этому сразу поверили и откликнулись соответственно [13. С. 94, 651]. Народ не знал, куда уходит все произведенное. Потребители могли себе позволить только анонимные письма с мест: в ЦК, другие центральные органы, в газеты. Богатейшая страна мира и не понятно куда это все девалось и до сих нор никто не берется дать хоть какого-то внятного ответа! При этом стоило понимать, что кроме злого умысла было еще и то, что сама система тотального распределения имела точку уязвимости: массовый обман покупателей и припрятывание продуктов и других товаров.
Собственно говоря, тема состояния науки национальной безопасности стоит как несколько отдельная — и не не то что преимущественно, а вся она была под плотной опекой КГБ и лишь частично делегирована в другие органы безопасности, в отличие от Запада, где не только подобная тема снисходительно санкционировалась, а наоборот поощрялся через солидные гонорары и признание интерес общества к этому. Об этом мы поговорим позже, а пока признаем правоту специалистов: «До последнего времени исследователи мало уделяли внимания философского-методологическим проблемам безопасности как определенного социального явления. Это было следствием ряда причин: безопасность была монопольной сферой высшего политического руководства, весьма закрытой. Обращение к проблемам безопасности было просто опасно. Вследствие этих и других причин слабо разработано само понятие “безопасность”» [2.96. С. 61]. Впрочем, надо отметить, что со времен падения коммунистической идеологической машины прошло столько лет, положение все опаснее и опаснее, а новых подвижек не видно. Вот что рассказывает доктор наук С. В. Кортунов: «Прежде всего это концепция национальной безопасности. Как известно, она уже три года разрабатывается Советом Безопасности и с каждым годом становится все хуже. Последний раз, когда ее направили к нам на рецензию, мы написали в отзыве, что в таком виде ее выпускать нельзя. Там на сорока страницах очень плотного текста в первой части идет нагнетание всяких ужасов и «ужастиков», а во второй говорится, что со всем этим можно довольно легко справится» [2.97. С. 140].
Исследование проблем милитаризации экономики капиталистических стран. «Технико-экономические исследования» или, проще говоря, исследование проблем милитаризации экономики капиталистических стран — то есть аналитическая проработка открытой информации в западной прессе, которая велась в ИМЭМО, подвергалась идеологической травле в конце 1940-х — начале 1950-х годов [2.40. С. 291, прим].
Теория международных отношений. О весьма непростой судьбе этой области знаний, которую пытались разработать и внедрить в ИМЭМО подробно рассказывается в новой книге, посвященной истории института [2.40. С. 401–407], где и развернулись основные события. Главная вина, как и в большинстве случаев лежит на жрецах коммунистической системы: «С 60-х годов среди советских обществоведов дискутировался вопрос о том существует ли вообще наука о международных отношениях, многие не склонны были признавать за ней право на самостоятельное существование, “приписывая” международные отношения разве что к области исторических наук. А догматики из среды “научных коммунистов” так и вовсе не находили этой науке места в системе общественных наук» [2.40. С. 401]; «… система и проблематика научной теории международных отношений и внешней политики разработана еще слабо; политические деятели различных стран, в том числе и нашей, принимают внешнеполитические решения чаще всего не на основе каких-либо научных теорий и методик, а сугубо прагматически, нередко эмоционально и интуитивно. Практические работники в области внешней политики совсем недавно начали задумываться над вопросами экономической оценки осуществления или последствий того или иного внешнеполитического курса…» [2.98. С. 21]; «Наша страна (вернее, ее тогдашнее руководство) не имела стратегически ориентированной, разработанной, обеспеченной людскими и материально-техническими ресурсами политики в Латинской Америке, как и вообще в странах «третьего мира». На партийных съездах обычно декларировалось общее направление поддержки национально-освободительного движения, а дальше начиналась обычная импровизация по принципу «давай-давай, шуруй-шуруй», Никакой сколько-нибудь серьезной научной проработки государственных целей и потребностей не велось. Люди со Старой площади надулись от важности, когда изобрели маловразумительную формулировку о «некапиталистическом пути развития»» [18. С. 130–131].