— Да.
— Над Толиком шутили?
— А как же! — Света улыбнулась молодому человеку. — Тебе же интересно было? Ты не обиделся?
— Когда вы всей компанией меня в грязи искупали и я долго из скользкой жижи выбраться не мог под камерами десятка смартфонов? — Выдавил из себя тот. — Конечно нет, какие пустяки…
Угрюмый взгляд Толика отыскал фигуру Павла Фёдоровича. Тот замотал головой словно отрицая немое обвинение смотрящего.
— Нет, Богословские мне ничего не рассказали… — Предупредительно оповестил шутника Антон. — Но зато их «бимер» просветил меня о вашей очередной задумке. Столь классическое авто долго простояло на газончике и в дождь, и газонокосильный сезон. То бишь, даже в столь важные для чистоты машины моменты, она находилась не в гараже.
— Я вас не понимаю. — Светлана часто заморгала. Она готова была заплакать. Память о увиденном в гараже мертвеце, начинала всплывать живыми картинами в её воспалённом от недавних событий мозгу. Самоубийство Макса, горе родителей, похороны, допросы и укоризненные вдогонку слова «донаркоманился»…
— Я буду краток. — Собрался с силами Антон. — Толик готовил вам ответную шутку. Одну. Он снял на несколько недель гараж гражданина Богословского. Тот не видел ничего криминального в том, что молодой человек превратил место парковки своего авто в некую избушку кошмариков. По крайней мере, так объяснил Анатолий необходимость перекрасить внутренности гаража в мрачно-кровавые тона. К тому же сумму он заплатил приличную, а Павел Фёдрыч несколько разорился на апгрейдах своего офиса на Баскове… Деньги ему ой как нужны были! Да и времени до осени предостаточно, чтобы подчистить последствия экзотического креативчика.
— Толик пригласил меня на следующую субботу в якобы свой новенький гараж. — Кивнула Светлана. Её носик покраснел. Она сжала кулачки. Круг свидетелей беседы вокруг софы сжимался в душную петлю… Толик сглотнул.
— Думаю, ваш дружок собирался воспроизвести ту самую сцену смерти Макса. — Натужно произнёс Антон. — Я представляю это так: он приглашает вас зайти в недавно приобретённый им гараж. Назначает время. Стены уже покрыты темно-бордовой краской, а само помещение гаража наполнено предметами соответствующей тематики. Куски мяса на полу, окровавленные внутренности на балках и прочий маскарад. К вашему прибытию, Толик окрашивается в бледно синий цвет, накладывает на себя грим в виде кровоточащих дыр, наводит черные круги под глазами и рвёт на себе одежду. В качестве последнего штриха, он наливает лужу «крови» в центре гаража и ложится в неё, жутко исказив черты своего лица. Уверен, шок, который вы должны были пережить, оплатил бы сполна все ваши «безобидные» шутки по отношению к нему.
— Так вот что за сюрприз ты мне готовил… — Почти шёпотом произнесла Света.
Толик скривился в злобе. «Сама виновата» говорил его взгляд. Зрители молчали. Антон продолжал.
— Об ожидаемом эффекте в розыгрыше, который так долго готовил Анатолий, Павел Фёдрыч начал догадывался. Ведь господа Богословские знали историю семьи Толика с самого его рождения, равно как и Сашину. Павел Фёдрыч шепнул Саше о намечающейся трагедии. Ведь вы, Светлана, беременны… Саша собралась раскрыть задумку Толика публично. Она пригласила Богословских, вас и бойфренда на эту вечеринку только для того, чтобы поставить каждого лицом к лицу… Поспособствовать рождению момента истины… Но не потому, что она любила вас, Светлана, а потому, что сама собиралась стать матерью ребёнка… от того же отца.
Последние слова взорвали терпение Соколова. Он сорвался с места и преодолев пять метров в один прыжок, уже занёс кулак над лицом новоявленного папаши. Полицейским пришлось приложить не мало усилий, чтобы оттащить крепкого гимнаста от разбитой пары.
— Ты… Членисторукое убожество! — Выкрикивал Соколов, увлекаемый тремя молодцами во двор. — Я те баюшки устрою… под фанерой…
Толик ухмыльнулся в ответ. Он собирался что-то добавить вдогонку, но звонкая пощёчина от руки Светы серьёзно расстроила его планы.
— Я звал Сашу к себе, — прорычал он, — жить в моей квартире, в хоромах, а не в стенах переделанной коммуналки!
Но девушка уже не слушала его. Она расплакалась, пнула ногой софу и удалилась в объятия женской части коллектива. Публика снова разделилась на две критические группы. Одни оправдывали, другие обвиняли. Антон отошёл. Он устал. Ему надо было переключиться на нечто менее травматическое. Приятное, весёлое, лёгкое…