Размышляя над собственной трусостью Леа превращалась в такого же, как и все в этой колонне, уродца – её лицо вытянулось вниз и выражение стало испуганным и несчастным. Глаза, которые изо всех сил искали в темноте источники страшного шума, превратились в два огромных чёрных блюдца, мрачно поблёскивая от редко попадающего на них света. Конечности стали тонкими и хрупкими, словно пытались вовсе исчезнуть, лишь бы не издавать шума и не обнаружить себя, а по всей поверхности кожи выросли тонкие иглы с сочащимся зловонным ядом, как символ жалкой попытки защититься от окружающего мира.
Вдруг, в темноте густого леса, пробежало какое-то пушистое животное.
– Грациас! – рыкнула не своим голосом Леа, и, резко свернув с дороги, рванула на своих ножках-палочках за животным.
Лес не радовал гостей и бил Лею сухими ветками по всему телу, препятствуя её движению. Как бы не жаждала девушка найти своего кота, совсем скоро силы всё же покинули её и она больше не смогла бежать. Леа решила медленно брести, пока совсем не упадет без сил.
Бесцельное путешествие по ночному лесу ещё больше изуродовало её, добавив ещё одну пару ног. Идти стало значительно легче, хоть и чувства были странными – стало легче спине, но появилась дикая боль в голове. Леа шла, обходя огромные стволы деревьев, до тех пор, пока не уткнулась в старую полуразваленную хижину.
Какое-то время она просто стояла и смотрела, не понимая, что теперь делать – идти дальше, надеясь на то, что рано или поздно она выйдет на основную дорогу, либо оставаться тут и продумывать план дальнейших действий.
Обойдя хижину, убедившись, что она не занята никем, Леа решила осмотреть её изнутри – и та действительно была пуста. Там не было ничего: только голые деревянные стены и частично обрушенный на пол потолок. Даже пыли и паутины тут не было, что довольно было странным.
Усевшись на пол, раскинув во все стороны длинные конечности, она начала рыдать.
Слёзы страха легко отличить от каких-то других. Например, слёзы сожаления такие горькие, что плач, сопровождающий их, будто пытается убежать из тела, прерываясь и спотыкаясь о дыхание так часто, словно жаждет настичь утерянную возможность, а вот слёзы страха – тихие, приглушённые, порой, заставляют вскрикивать, но всегда возвращающиеся в тишину, подобно эмоциям – страх их пожирает, оставляя только мандраж и больно бьющееся в груди сердце.
На тот момент ей больше всего не хватало Грациаса. Его сарказм мог бы вмиг развеять окружающий местность ужас, да в конце концов, теплая пушистая шерсть могла бы согреть и успокоить. Но кота не было.
Истерика Леи перешла в тихие всхлипывания и, вскоре, девушка заснула тяжёлым прерывающимся сном.
Наступило утро, сквозь тяжелую листву начали пробиваться приглушенные лучи бледной звезды, света которой не хватало чтобы осветить как следует планету, не то, чтобы согреть. Леа проснулась и вышла из хижины. Её удивлению не было предела, когда она увидела тропу прямо напротив жилища, по которой непрестанно шли монстры, целеустремленно шаркая в сторону высокого замка. Она так долго бежала, плутала сквозь густой лес – как может эта хижина теперь оказаться около тропы? Некоторое время она смотрела на незаканчивающийся поток уродцев, медленно плывущий мимо, затем забралась обратно в хижину. Она понимала, что, судя по всему, надо было добраться до замка, но, с другой стороны, её держали в этой лачуге несколько важных причин: Грациас, который может быть вернется, хоть надежда на это таяла быстрее льда на солнце, и мысль о том, что Леа не уподобится уродцам, шаркающим по тропе, надежда на то, что она ещё не монстр.
Каждый день она проводила наедине с собой в мрачной холодной хижине, размышляя об упущенных возможностях и собственной ущербности. Не менялось ничего в её бытии, даже уродцы стали для неё одинаковы со временем.
Иногда Леа ходила в город и "общалась" с людьми-калеками в грязных лужах. Они кричали от боли, а она жалела и гладила их по голове. Они, в какой-то момент, даже переставали выть, переходя, порой, на тихий стон.
Но однажды, сидя у входа в своё жилище и глядя на тропу, она увидела уродца в белой рубашке, который разрывал пространство вокруг себя своим сиянием. У каждого уродца было по одной вещи. У кого-то это была гитара, фотографии или кошелёк, но этот был особенным – его рубашка так сияла в темноте, что Леа почувствовала стук собственного сердца, который долгое время не был слышен. Казалось, этот стук слышала вся эта реальность, но откликнулся на него только один – уродец в белой рубашке остановился напротив хижины.