Институт, в который пришлось поступить Лее, несмотря на своё «святое» назначение, пристанищем святош отнюдь не был. Учителя школы святого Бурбена плели интриги, пытались скрывать свои проступки, но безуспешно – если закрыть в одном пространстве около сотни учениц и восемнадцати преподавателей, то даже самая серая в мире мышь не сможет бесследно проползти по коридорам этой клоаки.
Так, например, спор преподавательницы философии и преподавательницы математики о статусе «царицы наук» превратился в настоящее побоище в кабинете истории. В ход пошел практически весь инвентарь – от глобуса, размером с тыкву-переростка, который, к слову, служительница уравнений Декарта надела прямо на голову последовательнице теории познания Канта, до указки. Не хочется даже говорить о том, какая судьба стерегла ни в чём не повинную указку, которой престарелая учительница истории Жюли Де Тропп, в свое время, показывала расположение древних захоронений на карте, привезенной из Анорики.
Впрочем, Лею эти слухи не более чем просто забавляли. К счастью её приемных родителей, девочку действительно интересовали науки, особенно труды, ведь там ей предоставлялась практически полная свобода воли – пока многие её сверстницы занимались кройкой и шитьем, Леа собрала свою первую миниатюрную модель подводной лодки из иголок, резинок для волос и шпилек.
Но даже страсть к наукам не сделала из неё ангела – она умудрялась попадать в пикантные ситуации чаще, чем было позволительно юной даме. К примеру, история о том, как Леа застряла в уборной на паре природоведения, когда у них в самом разгаре был сложный тест про космические тела. Всё бы ничего, казалось бы, Леа могла позвать на помощь и кто-нибудь из дежурных преподавателей оказался бы рядом чтобы помочь ей... Если бы не маленькое «но»: девушка застряла там с сигаретой в зубах, а в самой уборной клубами стелился дым. В какой-то момент её перекура защелка больше не захотела служить этому месту. Её принцем-освободителем стала уборщица Тоня Вишар, которая, кстати, также пришла в эту уборную на перекур (разумеется, и для уборки, в первую очередь).
Выкурив сигаретку, Антонина начала открывать дверцы кабинок для того, чтобы убраться, как тут одна из дверей не поддалась напористому толчку. Но Тоня была из тех женщин, которые никогда не сдавались просто так. Уборщица, со всего возможного в небольшом помещении туалета разгона, навалилась на дверь, тем самым испытывая на прочность защелку. И всё сработало так, как и предполагалось: одним мощным движением бедра уборщица Антонина отправила на пенсию и защелку, и дверь, и часть стены кабинки. И немного помяла Лею, которой на тот момент оставалось только очень быстро удирать с места происшествия.
У Леи была масса вредных привычек, по крайней мере, она сама так считала, и одной из самых пагубных – курение. Хотя, когда девушка находилась дома, то ей и в голову не приходило ни об одной из её вредных привычек вспоминать – дом для неё был по-настоящему святым местом, родители – святыми людьми, даже кот Грациас – и тот не без нимба над головой. Всё, что было в домике на бульваре Шершня 37 любило Лею. И любовь эта была более чем взаимна.
Если в институте Леа могла позволить вести себя неподобающе юной леди, то дома это был ангел воплоти. До одного случая. Приемная матушка Леи, Элиз, была женщиной весьма консервативных взглядов. И хоть сама она замуж вышла по своему желанию, отчетливо понимая с кем связывает свою жизнь, то такой судьбы для Леи она не хотела. Элиз, с тех самых пор, как поняла что теперь в ответе за девочку, начала подыскивать ей жениха, руководствуясь только своими эгоистическими намерениями, сильно напоминающими синдром гиперопеки. И, вскоре, нашла подходящего кандидата – им был Фирс Шеро – двадцатипятилетний мужчина, практически средних лет, со средних размеров животом и средних размеров состоянием. У него даже дом был средних размеров, что тут говорить. Но Элиз он нравился своей стандартностью, стабильностью. Знаете ли, у людей не выделяющихся ничем, с позволения сказать, людей среднестатистических, как правило, всё в жизни довольно стабильно.