– Что случилось, солнышко? Он обидел тебя? Если это так – я оторву ему голову! – вскричала Элиз, топчась на месте, хватая то кухонное полотенце, то керамический заграничный заварник.
– Мама, – прохрипела девушка, – папа... Ах, если бы Вы знали, что за мерзавец этот Фирс Шеро!
Леа вскочила со стула, демонстративно смахнув несуществующую слезу с левой щеки и принялась разыгрывать хорошо отрепетированное представление. Родители стояли и слушали её, раскрыв рты. Леа настолько похоже изобразила неуклюжую походку Фирса, что Элиз начала инстинктивно кивать головой.
Отец был вне себя от гнева, который накатывал на него волнами. Когда повествование было завершено, Леа обессиленно, но чертовски элегантно сползла на стул и принялась рыдать.
Разумеется, на следующий же день Элиз отослала грозное письмо в дом Шеро, в котором написала: что общаться они более не будут и ей жаль, что дражайшей Лее пришлось пройти через этот кошмар.
К вечеру она получила подобное грозное письмо от матери Фирса и, сославшись на то, что эта старуха попросту выжила из ума, выбросила письмо в мусор.
Леа больше никогда не встречалась с Фирсом, но до неё доходили слухи о том, что он покинул свою мать и умчался в другую страну.
В течении следующих двух недель рождества вся семья чувствовала себя великолепно – Элиз не посылала больше дочь на свидания и они всей семьей проводили время вместе – наряжали ёлку, ездили с отцом за подарками, посетили оперу и побывали на центральной площади Дэру, где царило буйство красок и веселья.
Но всё имеет свойство заканчиваться, так же как и рождественские каникулы. Вскоре наступило то утро, когда Лее пришлось возвращаться в институт. Родители посадили дочку в машину и долго махали вслед, прежде чем кабина скрылась за поворотом на улицу Брит.
Добравшись до школы только к вечеру, девушка наконец встретилась со своими школьными друзьями. Они прошли в свою комнату и почти всю ночь делились впечатлениями о каникулах.
На следующее утро у них начались занятия и вся троица девиц, к слову, постоянно зевающая, начала сонно и медленно собираться. Первый день в институте после каникул напоминал Лее какой-то фантасмагорический сон – вроде вчера нежилась дома на лавочке с Грациасом, почёсывая ему пушистую мягкую мордочку, а сегодня ей необходимо вставать ранним утром, когда даже солнце не приступило к своей работе, делать что-то по указке и, что самое главное, абсолютно не иметь никакой свободы действий, кроме, как известно, её любимых уроков труда.
Леа решила пропустить занятия сегодня, и, сразу же после звонка на пару, тихонько улизнула из своей комнаты. Через несколько минут она стояла возле черного входа с прикуренной сигаретой.
Институт святого Бурбена отличался хорошей охраной и высоким забором, поэтому выйти за его территорию было довольно сложно, особенно если не знать куда идти. Но ещё в первые месяцы учебы Леа обнаружила способ выбраться института незамеченной. В левом крыле располагались подсобные помещения и комнаты преподавателей, которых, как правило, в дневное время там не было; из этого крыла был выход из здания. Пройдя по нему, она спокойно вышла на задний двор, в который выходили окна только жилых помещений. На заднем дворе школы располагался сарай с неким инвентарём, старый и накрытый серой плёнкой бассейн, пара лавочек и огромная урна. По всему периметру территории школы был выстроен серый забор из ракушняка, около которого протяжно раскинулась растительность в виде кустов, деревьев, сорняка и каких-то цветов. За одним из особенно выдающихся ростом кустов была дырка, словно дверь наружу. Никто, толком, не знал откуда эта дыра там взялась: возможно кто-то из нескольких десятков предыдущих поколений проделал её. Хотя Лее казалось, что эта дырка была создана специально для неё. Быть может и так, а быть может так казалось каждой ученице, пролазившей через эту дырку.
Пробравшись сквозь неё, Леа вышла на безымянную улочку, пролегающую сквозь тенистую аллею высоких стройных деревьев, ведущую в поселок Икду.
Поселение было древним, населено и частично застроено ещё до того, как начали отстраивать древнейший город Гребмел. Изначально тут жили белокожие светловолосые люди в деревянных постройках, у них была своя культура и религия, основанная на вере в магию и в силы природы. Вокруг этого поселения ходили неоднозначные слухи, особенно по причине того, что старейшины поселения испокон веков назначали себе в советников именно знахарей, которые, в свою очередь, не лечили общими известными текущему научному обществу методами, прибегая к магии, травничеству и различного рода духовным практикам. Жители были мирными, многие из них отстраивали Гребмел. Единственной их просьбой на века была полная неприкосновенность их идолов, стоящих вокруг их поселения, и озера у самого поселка. Идолы выглядели как стеклянные посудины – полупрозрачное мутное стекло разных оттенков в форме бутылей с кривыми донышками, в некоторых из них встречались вкрапления чего-то темно-синего. Этих идолов не было много, но каждый из них поражал уникальностью цвета и формы.