— Я не знаю, — призналась я, переходя ко второму кусочку, надеясь, что это даст мне повод не отвечать полностью.
Дело было в том, что я не знала. Я не хотела признаваться в этом даже самой себе. Но я ничего не добилась. Все, чего я добилась, — это все больше беспокойства о том, что моя квартира пуста, что мама удивляется, почему я не пришла на женский бранч, который она устраивала со своими сестрами и несколькими подругами, которых я всегда знала как тетушек. Все ускользало. И без какой-либо веской причины.
— Так зачем быть здесь? Отправляйся домой.
И солгать отцу о том, где я была, почему я была там.
Я не могла утверждать, что мой собственный моральный компас указывает на север. Я лгала раньше. Я лгала своим родителям. Может быть, даже не раз, потому что чрезмерная опека отца ущемляла мою подростковую потребность в свободе.
Я не сказала ему, когда собиралась на нелегальную вечеринку в лесу за школой в младших классах. Я не сказала ему, когда встречалась в школе с плохим мальчиком в кожаной куртке, от которого он просил меня держаться подальше, с парнем, который лишил меня девственности и тут же потерял мой номер телефона. Я не сказала ему, когда выбрала специализацию в колледже, которую он бы не одобрил. Я многого ему не сказала.
Я не могла рассказать ему об этом.
Я могла бы придумать какую-нибудь историю о том, что у меня поздновато наступил кризис четверти жизни, и я сбежала от всего. Если бы я была достаточно туманна, он мог бы мне поверить. Скорее всего, он просто испытает такое облегчение от того, что меня не украли на улице, не засунули в корабль и не продали, как он боялся, что со мной может случиться, что он не стал слишком сильно давить.
— Итак, какую уборку я буду делать? Нужно ли мне вытирать пыль с твоей пирамиды из пивных банок?
— Уборка моего офиса, — сказал он мне.
— У тебя в офисе так грязно?
— Я провожу там больше времени, чем дома.
— Ладно, хорошо. Я могу убраться в твоем офисе. Каков график? Раз в неделю?
— Сойдет, — согласился он, когда я взяла еще один кусочек.
— И ты ничего не скажешь о турецкой мафии? — спросила я.
— Нет.
— Хорошо, — согласилась я. Это казалось справедливым. Его офис был похож на коробку из-под обуви. Сколько там можно убирать? И даже если бы у него в кабинете висели пыльные кролики восьмидесятых годов, это все равно стоило бы того, чтобы отец не наказывал меня держаться подальше от опасных людей и тому подобной чепухи. — Договорились, — сказала я ему, закидывая сумку на плечо и дотягиваясь до последнего кусочка пиццы, прежде чем направиться к двери. — Увидимся в Навесинк-Бэнк.
Глава 4
Барретт
Что, черт возьми, со мной было не так?
Это была практически единственная мысль, которая крутилась у меня в голове после того, как она оставила меня только с моей половиной пиццы, всю ту ночь я ворочался с боку на бок, не в силах заснуть, а потом безостановочно ехал обратно в Навесинк-Бэнк.
Что, черт возьми, со мной было не так?
Я не лгал клиентам.
Я не заставлял незнакомых женщин убираться в моем офисе.
Я даже не хотел , чтобы кто-нибудь убирался в моем кабинете.
Я ненавидел, когда люди вторгались в мое личное пространство. Особенно незнакомцы. Вечно лезут не в свое дело, требуют объяснений, по поводу того , что мои документы зашифрованы, говорят о том, сколько кофе я пью, жалуясь на переполненное мусорное ведро.
Но я только что… согласился на это. Даже не задумываясь. Я никогда не действовал импульсивно. Я всегда все обдумывал. Я всегда убеждался, в том, что знаю все нюансы ситуации, все возможные варианты ее развития.
Хуже всего, решил я, когда вернулся в свой кабинет, запер дверь и занялся своей обычной проверкой на наличие жучков, поскольку меня не было рядом, чтобы присматривать за всем, было то, что я понятия не имел, почему я это сделал.
В одну минуту она просто была там, болтая без умолку, а потом я пригласил ее в свою жизнь.
Может быть, это было потому, что в ней было что-то такое, к чему меня тянуло. То, как все в ней казалось неистовым, неорганизованным. Очень похоже на то, каким часто был мой мозг. Внешне она была такой, какой я чувствовал себя внутри. Это было неожиданно освежающе, чего я никак не мог предвидеть. Какая-то часть меня знала, что, если я не приму ее предложение, у меня не будет возможности снова увидеть ее в своей жизни, почувствовать тот странный комфорт, который она принесла с собой.
Я до сих пор не знал, во что она ввязалась с турецкой мафией. Но, откровенно говоря, это было не мое дело. Если разобраться, это даже не было частью работы.