Меня наняли, чтобы выяснить, куда она отправилась.
Я это сделал.
Затем, чтобы избежать лишних вопросов, я воспользовался приложением, чтобы позвонить прямо на автоответчик Коллинса, сообщив, что нашел Кларк, и она уже на пути домой, что она все ему объяснит, когда вернется.
Затем я попытался вернуться к своей жизни, к работе, к рутине. И не думать о том, насколько ненормальным было мое поведение с дочерью одного из самых уважаемых в городе — во всех кругах, криминальных и нет — бывших детективов.
При отсутствии активных дел, над которыми можно было бы работать, это было гораздо легче сказать, чем сделать.
Я как раз просматривал старое, нераскрытое местное дело — мое хобби, когда мне больше не над чем было работать — дверь моего кабинета распахнулась и с грохотом захлопнулась, кто-то прижался к ней спиной, тело выпрямилось, неподвижное, но тяжело дышащее.
Брок.
— От какой женщины ты прячешься на этой неделе? — спросил я, вскинув бровь, когда он повернулся, со скрипом открыл дверь и осторожно выглянул наружу. — И что ты с ней сделал?
— Сделал с ней ? — спросил Брок, обернувшись, на его лице была маска ужаса. — Скорее, что она сделала со мной.
— Что она могла сделать с тобой?
Брок был известен своими женскими проблемами. Было ли это потому, что он не понимал, или потому, что его в какой-то степени тянуло к сумасшедшим женщинам, никто не мог предположить.
— Помнишь дело, которое мы вели, когда ты еще работал в офисе? С женой нефтяного магната…
— Того самого, который трахал едва совершеннолетнюю дочь своей секретарши, — вспомнил я, внутренне сокрушаясь о разнице в возрасте. Разница между женой и ним была достаточно плохой, поскольку ему было за шестьдесят, а ей — около тридцати. Но почти семьдесят и восемнадцать? Это был не май/декабрь. Это была колыбель/могила.
— Ты сбежал до того, как все было решено, но в итоге она получила половину. Половину от десяти миллиардов. — А он остался с подростком. У него случился сердечный приступ в постели с ней. Но бывшая снова вышла на рынок, когда ей было уже за сорок, после того как она провела больше десяти лет с этим мерзким ублюдком. Так что ей пришлось кое-что наверстывать.
— Сойер позволил тебе трахнуть клиентку?
— Ну, она больше не была клиенткой, — уточнил он, проходя внутрь и направляясь к кофеварке, чтобы помочь себе.
— И? — спросил я, зная, что история не закончилась. Брок был не из тех, кто прячется от женщины, которая просто хочет бессмысленного, лишенного любви секса с симпатичным мужчиной. И если он мог получить это, а также прекрасный вид на Навесинк, тем лучше.
— И она чуть не сломала мне член, чувак, — заявил он, размахивая своей кофейной кружкой — последней чистой — в сторону.
— Да? И как ей это удалось?
— Я не знаю, были ли это репрессии какой-нибудь старой католической школьницы, поднявшие голову, или что-то в этом роде, но у нее было сексуальное влечение пятнадцатилетнего пацана. Всякий раз, когда он поднимался, она опускалась на него. Я поймал ее на том, что она пыталась наброситься на меня во сне. После семи раундов в тот день. В моем теле не осталось ни одной гребаной жидкости. На ощупь он был как картон внутри и снаружи. В конце концов, мне пришлось сбежать оттуда как призрак. Ну ты знаешь… чтобы спасти свою собственную задницу. В тот момент это был чистый инстинкт самосохранения.
— Это было много лет назад. И ты все еще прячешься от нее?
— Ты встречал горячих одиноких женщин средних лет, Барретт? Они любят трахаться. Много. Если что, сейчас она еще более смертоносна, чем раньше. Я не могу рисковать.
— Ты никогда не думал, что уже немного староват для плейбоя? — спросил я немного рассеянно, пытаясь вспомнить, сколько ему лет. Сейчас ему должно быть ближе к сорока.
— Я не говорю, что я против того, чтобы найти подходящую женщину и остепениться. Я говорю, что не встретил ее. Так что же плохого в том, чтобы наслаждаться другими женщинами, пока я жду?
— На ум приходит гонорея. Или крабы.
На это его губы изогнулись.
— Нет «перчатки » — нет любви, парень. Даже твоя задница отшельника должна была это усвоить. Я имею в виду, что не все из нас могут быть в таких близких отношениях с собственной правой рукой.
Подшучивание было тем, к чему я привык, когда был молод. Быть более умным, занудным, замкнутым младшим братом такого популярного и общительного человека, как Сойер, означало, что я постоянно был рядом с ним и его друзьями, и меня всегда дразнили за то, что я не совсем такой, как они. Хотя явно существовало какое-то правило, не позволяющее заходить слишком далеко, и все это пресекалось до того, как становилось по-настоящему жестоким.