Я не мог — и никогда не смогу — заставить себя понять привлекательность вещей, основанных на эстетике. Мне казалось, что это немного несерьезно. Но, возможно, я мог бы оценить идею восстановления чего-то, чтобы оно не менялось. Так много вещей в жизни — слишком много, на самом деле — менялось. Было что-то утешительное в мысли, что не все должно меняться, что есть люди, которые ценят вещи, остающиеся неизменными даже спустя десятилетия.
— Тебе нужна корзина для мусора, — сообщила она мне, поднимая шестую выброшенную бутылку лимонно-лаймовой газировки. — Киты полны этого дерьма от людей, которые просто выбрасывают его в море, — добавила она, встряхивая ее, как стереотипный родитель из мультфильма. — И эта бумага…, — добавила она, помахав рукой. — Почему все это лежит без дела? У тебя есть картотеки. Или ты мог бы отсканировать их, чтобы иметь вместо этого в цифровом виде.
— Я не доверяю компьютерам.
— На твоем сайте написано, что ты специализируешься на компьютерах.
— Это не значит, что я им доверяю. Они небезопасны.
— Ну, поскольку это на… — она сделала паузу, внимательно изучая лист бумаги из верхней стопки, — польском языке? И, возможно… шифр, я не думаю, что это большая проблема. Кроме того, я уверена, что на этих страницах внизу выцветшие чернила. Что толку от файлов, если ты даже не можешь их прочитать или сослаться на них? Никто не говорит, что нужно хранить файлы в Интернете. Но ты можешь загрузить их на диски или накопители. А потом закопать их где-нибудь, если ты такой параноик. Это просто, откровенно говоря, расточительно. И неэффективно. Я могу сделать это для тебя. Я имею в виду… если у меня останется время помимо уборки твоей грязи. Это… — ее голос прервался, когда дверь открылась, впуская громкий писк Диего, что было для нее неожиданностью, потому что она пригнулась и крутанулась, как парень из боевика, готовый к бою. — О, святой ад. Он огромный. К твоему сведению, я не буду убирать птичьи какашки. Это все тебе. Судя по его виду, он делает брызги размером с обеденную тарелку. И, честно говоря, он и так достаточно грязный.
Взгляд Люка перешел на меня, брови приподнялись, когда он усадил Диего на ветку своей игровой подставки, почесав голову.
— Нам с Эван нужно уехать на несколько дней, — сказал он мне, тон его был жестким. Любой, кто знал Люка, знал, что он работает как, ну, мститель. То есть, по большому счету, он убивал засранцев, которые заслуживали смерти , когда закон не мог этого сделать. Затем избавлялся от улик. У него был заказ на кого-то , от кого нужно было избавиться. И Диего оставался со мной, пока он этим занимался.
— Все в порядке. У меня сейчас нет дел. Просто дай мне знать, когда ты соберешься забрать его обратно.
С этим он ушел.
Мы были не из тех, кто любит долгие разговоры.
— Он знает, что сейчас лето, да? — спросила она, наклонив голову. На мой пустой взгляд она добавила:
— На нем черная толстовка, — пояснила она.
О, точно.
Иногда ты так привыкаешь к вещам, что забываешь спросить, нормально это или нет. Как Люк и его капюшоны. Он носил их для анонимности, не желая, чтобы кто-то знал, кто он такой, и слишком любопытствовал о нем. Поэтому он выглядел как вечно угрюмый подросток, прячущийся от всего мира. Люди обычно не слишком обращали внимание на людей, одетых как подростки. И камеры редко фиксировали его лицо.
— У него есть причины не хотеть, чтобы люди смотрели на него, — сказал я ей.
— А, понятно.
— И это все? — спросил я, зная, что у большинства людей есть последующие вопросы на что-то столь же неопределенное.
— Это Навесинк-Бэнк, — сказала она мне, сильно подметая пыль и грязь в комнате у стены. — Ты не спрашиваешь, чем занимаются сомнительные личности.
— Почему ты так подметаешь?
— Что? О, я работала в кафе, когда была подростком. Это была часть моей работы — подметать и мыть. Но вокруг постоянно ходили люди, поэтому нельзя было стоять с совком на пути у всех. Поэтому ты подметаешь все у одной стены, а потом сметаешь в совок. Это привычка, которая закрепилась. И это быстрее, — сказала она мне, уже начиная наводить порядок.
Она пробыла в моем кабинете всего пятнадцать минут, а он уже выглядел чище, чем за последние месяцы.
— Что?
— Что что? — спросил я, выныривая из своих мыслей.
— Ты пялишься на меня.
— Смотреть на тебя — не значит, пялиться, — поправил я. Но я все время пристально наблюдал за ней. Когда она пожала плечами и отвернулась от меня, чтобы достать из шкафа тряпку для вытирания пыли, я, казалось, не мог заставить себя отвести взгляд, хотя меня уже застукали за этим занятием. У нее были не особенно длинные ноги, но они были подтянутыми и в то же время мягкими. И почти полностью выставлены напоказ в своих коротких шортах.