— Иногда, с тобой, это одно и то же.
В ответ на это его плечи немного поникли, он с силой выдохнул воздух через нос.
— Я понимаю, что ты взрослый и должен жить своей жизнью так, как хочешь, но это не значит, что я не могу беспокоиться о тебе, когда дерьмо выходит из -под контроля , — сказал он мне, затем повернулся и направился к выходу.
Оставшись один, я с шипением выдохнул.
Это была непроизвольная реакция на раздражение, когда Сойер начинал командовать, что, вероятно, было связано с тем коротким периодом времени, когда я работал на него, когда он придирался и управлял мной , напоминая мне, что мое место в центре операции, а не на активной работе вне офиса — и поэтому произошли несколько опасных случаев. Потому что, в отличие от него и Брока, я не был бывшим военным. Потому что, в отличие от Тига, я не вырос на улице.
Для Сойера я был тощим, невежественным ребенком, играющим в видеоигры, тем, кто подставлял собственное плечо, пытаясь нанести удар.
Честно говоря, я был немного тощим. Я не был обучен приемам обороны. Мне надирали задницу не один раз.
Но это не означало, что я хотел , чтобы он говорил мне, что я могу или не могу делать.
В конце концов, мне нужно было действовать самостоятельно, получить свою собственную лицензию, открыть свое собственное дело.
Я не был Сойером.
У меня никогда не было бы такого бизнеса, какой был у него. Но у меня все было в порядке. Ему не нужно было говорить мне, могу я или нет — или должен, или не должен — отказывать клиентам.
— Я думал, ты уходишь , — проворчал я, услышав звук открывающейся двери.
Но еще до того, как слова полностью слетели с моих губ, я почувствовал перемену в воздухе. Диего тоже почувствовал это , судя по глухому шуму его хлопающих крыльев. Кто бы здесь ни был, это был не Сойер, не тот, с кем он был знаком.
Обернувшись, я ожидал увидеть незнакомца, кого -то , кто не знал, как работает телефон, кого -то , кто полагал, что во всех следственных органах есть сотрудники, которые занимаются ими, а не операциями одного человека, как у меня.
Но это был не незнакомец, стоявший в дверном проеме в нескольких футах от меня.
Это была местная легенда — детектив (ныне вышедший на пенсию), который, казалось, понимал хрупкое равновесие между плохими парнями и настоящими подонками в нашем городе, предпочитая не обращать внимания на стрельбу приспешников, но расправляться с жестокими наркоторговцами, избивающими жен, издевающимися над детьми.
Детектив Коллингс был старше среднего возраста, с грузным, пивным животом , несколько румяной кожей и усами, которые подошли бы только бывшему детективу.
— Коллингс, — сказал я, чувствуя, как хмурятся мои брови, не понимая, почему он вообще оказался в моем кабинете.
— Барретт, — сказал он, кивая.
Он не мог утверждать, что знает меня как такового, но полицейский участок находился почти прямо через дорогу от моего офиса. Я видел его мимоходом сотни раз. И он, скорее всего, действительно знал моего брата.
Вот почему было еще более странно, что он был в моем офисе, а не у Сойера.
— Что ты здесь делаешь?
С этими словами он покачался на каблуках, засунув руки в задние карманы и сжав губы в тонкую линию.
— Мне нужна помощь.
И, очевидно, он был не из тех людей, которые чувствуют себя комфортно, признавая это. В конце концов, он посвятил свою жизнь тому, чтобы быть человеком, к которому другие приходили, когда им нужна была помощь. Он все решал. Это было то, что он делал. Это было огромной частью его личности. Неспособность что -то исправить самому, вероятно, разъедала его изнутри.
— Хорошо, — согласился я, двигаясь за свой стол, ожидая, пока он займет место напротив меня.
— Твой стол напоминает мне мой в те времена, когда я работал , — сообщил он мне. Насколько я помню, он был единственным человеком, который пришел в мой офис и не сказал мне, что это за свинарник. Это было освежающе. — Слишком много дел, недостаточно времени , — добавил он, заполняя паузу.
— Кстати, о делах. Какое у тебя ?
С этими словами он глубоко вздохнул, выпятив грудь так сильно, что пуговицы на его рубашке натянулись.
— Моя дочь.
— Я и не знал, что у тебя есть дочь.
— Ее мама бросила меня, когда она была маленькой. И это справедливо. Я отодвинулся немного в сторону. Отношения стали напряженными.
— Значит, вы не близки , — заключил я, хватая блокнот и делая пометки.
— Это сложно , — настаивал он, и его и без того красноватое лицо становилось еще краснее. Гнев? Смущение? Может быть, и то, и другое. Я никогда не был силен в рассказах. — Мы разговариваем примерно раз в две недели.
— Лично?
— Иногда, но в основном по телефону. Разве это имеет значение?