В подростковом возрасте я переняла это стремление к победе и ненадолго переключилась на видеоигры, пока не поняла, что противоположный пол существует, и я бы предпочла проводить время, глазея на них.
Потом, когда я стала старше, я перенесла упрямство на занятия боевыми искусствами, не удовлетворяясь, пока не превзойду даже своих инструкторов. Или в школе, получая отличные оценки даже на уроках, которые я ненавидела. Потом, позже, конечно, на работе. Хотя я знала, что эта карьера не для меня. Я все равно старалась изо всех сил, получала прибавки и повышения.
Пока, конечно, я не уволилась.
Что и привело меня к тому, где я сейчас нахожусь.
В моей палящей машине, кожаные сиденья прилипли к моим потным бедрам, пытаясь игнорировать влажность, от которой мои волосы прилипли к шее.
И впервые в жизни я была готова сдаться.
Только последующие вопросы, которые должны были следовать за этим действием, остановили меня от того, чтобы развернуть машину и отправиться обратно в отель.
Например: «Что я буду делать?»
Как мне не возненавидеть себя за неудачу в таком важном деле?
Что бы я сказала всем в своей жизни?
Конечно, не правду.
Разве это не изменило бы их мнение обо мне?
Вздохнув, я бросила тетрадь на сиденье рядом с собой и потянулась за бутылкой холодного чая, который остыл несколько часов назад.
Я не собиралась сдаваться.
Я просто собиралась сдаться на эту ночь.
В грандиозной схеме неудач это была маленькая неудача. Личная. Никто не должен был знать об этом, кроме меня.
Кроме того, не моя вина, что эти парни, похоже, жили в своем фальшивом ресторане, даже не выходя на улицу, чтобы покурить или подышать свежим воздухом.
Даже когда я уезжала, мне пришлось признаться себе, что я сбилась с пути, что я ничего не добилась, что, скорее всего, я просто зря трачу время.
И, честно говоря, огромная часть меня хотела вернуться домой, придумать что-нибудь еще. Вернуться к выплате долга Барретту.
Как ни странно, особенно последнее.
Возможно, я уже привыкла к этому, даже начала получать от этого неожиданное удовольствие.
Я пыталась убедить себя, что это просто потому, что мне нравится, что у меня снова есть рутина, что мне ее не хватало, когда я уволилась с работы. Возможно, отчасти так оно и было — повод принять душ, накраситься, переодеться в пижаму, что было ненужным, когда ты только и делал, что сидел перед компьютером и проводил исследования, поедая пакетики чипсов на обед и ужин.
Но определенно была и часть этого, потому что мне нравилось там находиться. Мне нравились странные темы для разговоров, основанные на таких вещах, как книги, которые он читал, дело, которым он занимался, что было в заголовках газет в то утро.
Так же комфортно, как мы разговаривали, мы работали в тишине — что часто казалось мне неловким даже с людьми, которых я давно знала, но в этой тишине не было ничего, кроме покоя. В его офисе никогда не было по-настоящему тихо. Во всяком случае, если рядом был Диего. Если в первые дни бесконечные разговоры, кваканье и хлопанье крыльев действовали мне на нервы, то через некоторое время я начала получать от этого удовольствие, иногда переговариваясь с ним, как будто мы вели беседу, пока Барретт читал мне лекцию о том, что это подражание, а не настоящий разговор. Как будто кто-то действительно думает, что может разговаривать с животными.
Именно об этом я думала, когда вставляла ключ-карту в щель и слышала писк, открывая дверь.
— Ты когда-нибудь спишь?
Выдвижная дубинка на моем брелоке была развернута еще до того, как я успела уловить голос. Его обладатель выходил из моей ванной, не сводя с меня тревожного взгляда, глаза проникали вглубь, заставляя меня шаркать ногами.
— Ты с большей или меньшей вероятностью ударишь меня этим теперь, когда знаешь, что это я в твоей комнате? — спросил он, похоже, его не волновала мысль о любом из вариантов. Даже если один из них гарантировал неприятную головную боль.
— Господи, Барретт. Какого черта ты делаешь в моем номере? — шипела я, задвигая дубинку, когда входила в комнату.
Ничего особенного — типичный номер бюджетного отеля с коврами цвета загара, плотными шторами и постельным бельем темно-коричневого цвета. Стены были выкрашены в кремовый цвет, совпадающий с плиткой в ванной комнате.
— Ищу тебя, — сообщил он мне, пожав плечами и засунув руки в передние карманы.
— И ты вломился в мою комнату? — спросила я в ответ, приподняв бровь.
— Персонал ни за что не позволил бы мне весь день торчать в холле и ждать тебя. Кроме того, ты вломилась в мою комнату. Ты не можешь быть так возмущена.