И это, очевидно, было единственное, что нужно было Коннору.
Потому что в ответ было лишь молчание, только сопение, когда он тер глаза пятками ладоней.
Я всегда пыталась заставить его двигаться, встать.
Как будто в происходящем было что-то неправильное.
В то время как, возможно, правильнее было бы дать волю его чувствам, встать с ним на один уровень, чтобы он знал, что он не один, что его не осуждают.
Я приняла сознательное решение не читать книги, журналы и статьи по воспитанию детей, решив, что нет ни одного человека, который мог бы сказать вам, как правильно обращаться с каждым ребенком. Сказать, что один метод лучше другого и что все родители должны реагировать на ситуации, значит сказать, что все дети одинаковы. Но что бы случилось, если бы мама Барретта последовала этому совету, попыталась бы изменить его, а не принять, помочь ему справиться с его реакциями на ситуации и раздражители?
Я не предполагала, что у нашего ребенка будет такая же ситуация, как у Баррета. Конечно, были некоторые доказательства того, что генетика играет определенную роль. Но были и другие факторы. Старший возраст родителей, рожавших детей, осложнения при родах, низкоинтервальные беременности. Однако ничто из этого не говорило о том, что, поскольку Барретт был на спектре, то и наш сын будет таким же. Но ничто не говорило и о том, что он не будет.
Поэтому я решила принимать, все как есть, встречать своего ребенка там, где он есть, учиться справляться с ситуациями по мере их возникновения.
Это была единственная ситуация, когда я сомневалась в себе.
Я должна была знать, что там, где не хватало меня, Барретт мог восполнить недостаток.
Взяв страницу из его книги, я перешла на другую сторону Коннора, сев рядом с ним, как Барретт.
— Ты в порядке, приятель? — спросил я, похлопывая его по ноге — я заметила, что делаю то же самое, что Барретт делал со мной, когда пытался успокоить.
— Она… пропала! — прохрипел он сквозь грустное сопение.
— Чего не хватает?
— Кусочков.
Я взглянула на Барретта, пытаясь понять, знает ли он, о чем говорит Коннор. Он покачал головой.
— Кусочков чего?
— Головоломки !
А, это имело смысл.
Как и его отец — и даже я в меньшей степени — Коннор любил разбираться во всем. Он был одержим головоломками с тех пор, как Рия подарила ему на Рождество первую неуклюжую деревянную головоломку. С тех пор мы буквально не могли держать их в доме в достаточном количестве. Как только он получал новую головоломку, он заканчивал ее и был готов к новой. Он перешел от подходящих по возрасту пятидесяти деталей к тем, в которых было сто двадцать деталей. Иногда на это уходил почти весь день — и в эти долгие зимние дни я не пилила его по поводу выхода на свежий воздух для игры, — но он всегда заканчивал одну перед сном.
Дойти до самого конца такой большой головоломки и обнаружить, что кусочков не хватает — да, я могу представить, как это расстраивает его маленький ум. Черт, я бы и сама, наверное, перевернула доску с головоломкой.
— Хм, может быть, кусочки потерялись, — напомнила я ему.
— Я искал.
— Ну, может, нам всем троим стоит поискать на всякий случай. Это большая комната. Иногда, когда есть большая проблема, тебе нужна помощь, чтобы решить ее. Вот почему у тебя есть мы, — сказала я ему, надеясь заронить семена, чтобы он пришел к нам, прежде чем он упадет на пол. — Звучит как план?
— А что, если их там нет? — спросил он, повернув голову, чтобы посмотреть на меня маленькими версиями глаз своего отца, с ресницами, которым позавидовала бы любая взрослая женщина. В том числе и я.
— Если их там не окажется, я позвоню людям, занимающимся головоломками, и поговорю с ними.
— Она даже будет использовать свой страшный голос, — добавил Барретт, бросив на Коннора серьезный взгляд. — Нам лучше найти кусочки, чтобы мы могли спасти этих головоломщиков, — добавил он, складывая вещи, и его сын последовал его примеру.
Я последовала за ним последней, сидя мгновение и наблюдая, как они уходят, Коннор прислонился к ноге Барретта.
Барретту потребовалось много времени, чтобы почувствовать себя комфортно, когда маленькие дети постоянно нуждались в прикосновениях. Когда он был новорожденным, это происходило потому, что он нервничал, что может причинить Коннору боль, ведь он был таким маленьким. Но когда он стал больше, захотел прижаться к нам, забраться на нас в постели или на диване, он стал напрягаться, беспокоиться о том, что это будет нападение на его чувства. Черт, бывали моменты, когда меня беспокоило то, что Коннор был весь в меня. Поэтому я понимала, почему это беспокоило Баррета, почему ему потребовалось больше времени, чтобы привыкнуть к этому.