Помимо людей в комнате находилось большое деревянное кресло с толстыми ремнями на уровне щиколоток, запястий и груди сидящего, а также два стола. Один стол представлял из себя монументальный деревянный куб и предназначался явно для письма. Второй был изготовлен из нержавеющей стали и очень напоминал прозекторский, за исключением того, что к нему были привинчены ремни на тех же уровнях, что и у кресла. Желоб со стола заканчивался в емкости из такой же нержавейки, что и стол, на случай если у кого-то не выдержит мочевой пузырь во время «лечения». На стене, за распахнутой дверцей щитка, красовался целый ряд красных и синих тумблеров с различными надписями над ними. Холодный синеватый свет бестеневых ламп дополнял атмосферу пыточной камеры.
- Джинджер, милая, – Обратился доктор к медсестре, пока два крепких мужчины пересаживали пациента по имени Теренс Джонс в кресло и закрепляли его там. – У нас небольшие изменения в процедурах. Дело в том, что мистер Лайонел больше не представляет для нас ценности, и мы передали его доктору Брайтону.
Медсестра кивнула и раскрыла свой журнал с записями. Порывшись в страницах, она нашла искомую фамилию и что-то подписала в углу листа. Передача доктору Брайтону означала, что пациент умер во время очередного тестирования и был передан на вскрытие. Джереми Брайтон являлся штатным патологоанатомом, а также проводил исследования на предмет взаимосвязи между физическими параметрами мозга и психическими отклонениями. Поговаривали, что он грешил испытаниями на живых пациентах со вскрытой черепной коробкой, но это были лишь домыслы, рожденные бурной фантазией запертых в ограниченном пространстве людей. Пока эта информация ничем не была подкреплена, а крематорий работал на совесть.
- Доктор Холдинг, пациент готов. – Доложила Джинджер, взглянув на пристегнутого к креслу темнокожего парня, которому только закончили прилаживать к вискам электроды.
- Отлично, просто замечательно. – Старый доктор Холдинг неожиданно бодро подошел к щиту с рубильниками и, положив руку на один из них, проскрипел в сторону медсестры. – Пиши, Джинджер. Двадцатое марта семьдесят девятого года. Пациент Теренс Джонс. Первичный диагноз: ярко выраженное расщепление личности. Возможность симуляции колеблется в районе сорока процентов. Отдельные индивидуальности проявляются только в гиперстрессовых ситуациях. Шаг первый. Записала? – Убедившись, что медсестра утвердительно кивнула, доктор продолжил. – Двадцать процентов от изученного предела.
Сухая рука доктора сжалась на рубильнике и дернула его вниз. Гудение трансформатора смешалось с потрескиванием разрядов, проникающих в голову прикованного к креслу Теренса Джонса. Доктор беззвучно шевелил губами, отсчитывая секунды. Пациент в кресле не подавал признаков мучений, только зажмурился с такой силой, словно желая собрать всё лицо в одной точке. Джинджер озадаченно наблюдала за этим действием, ставя какие-то пометки в журнале.
Комментируя свои действия, доктор Холдинг довел ток до половины от изученного предела. С улыбкой на лице Джинджер смотрела за тем, как боль превращает человека в ревущее от боли и брызжущее слюной тело. Такие уровни тока могли заставить мозг закипеть и свариться прямо внутри черепной коробки, однако эффект был достигнут. Прикованный к креслу Теренс Джонс заговорил чистым детским голосом, поменялась форма его глаз – они стали как будто больше и круглее.
- Хватит, пожалуйста, я очень устала. – Для непосвященного было очень странно наблюдать, как взрослый мужчина говорит тонким детским голосом, при этом еще и в женском лице.
- Кто ты? – Доктор Холдинг задал вопрос пациенту и дал знак Джинджер, чтобы она записывала.
- Эмили, доктор. – Удивлению говорившего не было предела. – Мы с вами виделись уже.
- А когда мы виделись, Эмили?
- Совсем недавно, в этой же комнате.
- А точнее?
- Не вспомню. – Левая рука Теренса дернулась в попытке, видимо, почесать затылок, но ничего не получилось из-за широких кожаных ремней. – Вы меня, как и в прошлый раз, прогоните и закроете нам глаза?