– Летописец Ларнелия, утро только началось, а вы уже вся в работе, – произнёс он и мило улыбнулся, настолько мило насколько может улыбаться прожжённый войной солдат, на лице которого двумя веками сражений лежали и шрамы, и аугментика, и абсолютное безразличие к ценности личности, когда на кону стоит судьба общества.
– Просто заснула, когда изучала личные дела, – ответила Ларнелия возвращая папку в руки работника архива, почётного гвардейца, что лишился руки, но до сих пор с гордостью носил все свои медали и хранил личные дела военнослужащих, даже тех, кто прибывал с Савлара.
– Хемо-псы значит... и что же такого вы хотели о них узнать? – с любопытством спросил полковник.
– Правду, – прямо ответила Ларнелия.
Всё дело в том, что после той беседы с отрядом Коршуна и конкретно с Крысом она вдруг поняла, что действительно знает совсем мало. За что были отправлены на Савлар эти люди? Какие грехи были за их спинами? Всё это она хотела узнать через личные дела, чтобы её текст был более живым и честным. Ведь именно это прошлое вероятно во многом определило или закрепило их личностные портреты. Ну или на крайний случай эти поступки могут стать хотя бы собирательным образом того, что на самом деле они из себя представляют.
Однако какого же было её удивление, когда проходя через стеллажи с папками она видела толстенные длинные дела гвардейцев из других полков, а добравшись до Савларского полка она обнаружила лишь тоненькие папочки, в которых порой было по пару листов с краткой информацией.
Гнида попал на Савлар за убийство гвардейца, Крысу вменялась государственная измена из-за продажи казённого имущество контрбандистам и возможно еретикам, Шакал ставил эксперименты над людьми и торговал органами, Медведь же и вовсе убил сорок три человека, в том числе женщин и детей. А Коршун и вовсе не имел никакой статьи, а просто получил надпись "обвинён губернатором за преступления против Человечества".
Далее шли описания их личностей, нарушения дисциплины, всякие качества... но всё сухо и без конкретики. Практически ничего не было известно о прошлом, ведь по факту командиры полков Савлара всегда знали две вещи: все они ублюдки и самых конченых отмечают отдельно специальной печатью. Или чаще просто пишут: в случае падения боевого духа и появления угрозы мятежа расстрелять первыми.
Но хоть и жутко было читать все эти дела, да и вспоминая ту беседу с Медведем Ларнелии было жутко, но... жутко потому что он огромен и силён, прямо амбал такой. Но поверила ли бы Ларнелия, если бы ей сказали, что Медведь убил ребёнка? Нет, на такого психа он не был похож, наверняка был какой-то подтекст, который мог много объяснить.
Ведь разве просто так кто-то может с того не сего убить сорок три человека, не сделав поблажек ни на детей, ни на женщин? Нет, это же теракт, а теракты делают террористы. Это может быть еретик, но таких сразу расстреливают. Это может быть психопат, но Медведь точно не псих, это даже прослеживается по записям командиров и его выслуге. Но вероятно правду знает только сам Медведь и та горстка людей, которым он доверился.
– Правду... – понимающе кивнул полковник, глядя на папку с делами хемо-псов. – Да где же её сейчас найдёшь?
– Можете посодействовать мне? Чтобы откопать то, за что каждого из них сослали на Савлаар?
– Боюсь эта информация находится лишь на мирах, где они жили и на самом Савларе. Также бюрократия там... сами понимаете в каком состоянии, – ответил полковник, после чего посмотрел в такие наивные глаза Ларналеии, после чего вздохнул и произнёс. – Я отправлю запрос, а там будь, что будет.
– Да хранит вас Бог-Император, – улыбнулась Ларнелия, прямо засияв.
Её красота открывала многие двери, хотя она об этом даже не подозревала. Как и полковник видел в ней что-то... нет, он не был в неё влюблён, ведь такое слово как любовь давно умерло в нём. Просто тот свет, что горел в этих голубых глазах и то желание докопаться до правды, оно словно бы веяло светом самой Терры и миров, что находились всегда далеко-далеко за спиной таких полковников и бессчётного числа гвардейцев – всех тех, ради кого льются реки крови и плавится металл танков.
– И ещё, полковник... я понимаю, что вам вверили мою защиту и что на поверхности крайне опасно, но... я должна побывать на поле боя. Не в само бою, но... посмотреть на лица тех, кто знает, что в любой момент может прилететь снаряд. Посетить госпиталя, заснять кадры того, что оставляет война после себя на самом деле.