Опустив руки, я смотрел в свои ладони, понимая что чуть не застрелился. Лишь один раз в жизни мне было настолько же страшно, как сегодня... ни какие взрывы снарядов, ни танки, что рвали гусеницами тела и даже охваченные огнём товарищи не пугали меня так. Я мог спать под реактивный угол самолётов и взрывы ракет, мог спокойно сидеть в траншее и держать позицию среди трупов товарищей, а тут бац и словно гранитное сердце каким-то образом полоснули до крови тесаком.
***
– А потом я прыгаю с чердака и двух рук пам-пам-пам, всем по головам раздал и взял в плен вражеского командира! – закончил рассказывать Крыс. – Правда на пиктер не успел ничего из этого снять, сама понимаешь, война дело сложное.
– Ага, – без особого интереса ответила Ларнелия.
Летописец сидела в штабе, где изучала пикты, сортируя их по важности и оставляя комментарии. Некоторые она сразу прицепляла уже к написанным главам, а для некоторых писала нечто отдельное, что в будущем пойдёт ни в книгу, а в какой-то научный труд или в особую колонку планетарных газет.
Но в целом материала было довольно много, возможно стоит сделать по ним отдельную летопись, где не будет никакого мнения самого летописца и... будут просто фотки доступных Ларнелии документов. Такой формат не был особо популярен в Империуме, но зато такой сборник заставит думать читателя самим. Вот приказ, пикты с фронта, сводка потерь... правильный ли был приказ? Насколько жесток был враг? Страшно ли было этому гвардейцу и хочет ли он в глубине души вернуться домой, бросив святой долг каждого человека? Пусть сами решают, а не читают уже готовое мнение автора.
– Слушай, Крыс, а ты часом не знаешь, за что конкретно на Савлар попали твои товарищи? – поинтересовалась Ларнелия, перекладывая очередной пиктер в сторону и подключая к своей аугментики следующий. – Просто я всё пытаюсь их как-то разговорить, узнать, а они... они вообще не такие разговорчивые как ты.
– Ну-у-у... Я конечно та ещё крыса, но за спиной лясы точить...
– Если это секрет, то не говори. Просто... мне вот кажется, Медведь ваш точно не плохой человек. Но он всё же убил стольких людей, да ещё и с особой жестокостью, даже детей... Не верю я, что он просто псих поехавший. У этого должна быть какая-то причина, крайне серьёзная. Кто его до этого довёл?
Тут Крыс немного поник, а вся его праздность и хвастовство исчезли. Обычно он своим видом напоминал самую настоящую крысу, горбился, ручки держал плотно прижатыми к телу, странно улыбался, когда командир говорил неудачную шутку, будто бы ждал пока кто-то засмеётся первым, чтобы потом уже начать ржать. Редко в нём можно было увидеть искренность, как приплюснутая вытянутая рожа тоже имела черты крысы, которая ищет свою выгоду в каждому действии.
Но в бою Крыс становился совсем другим. Тихим, сдержанным, лицо превращалось в камень, а в случае чего он мог оставаться неподвижным долгие часы. Он не смеялся, не улыбался, просто растаскивал всё, что не приколочено, ползая то там, то здесь, подавая то гранаты, то энергобатареи, то просто постукивания давая инфу по воксу, лёжа под танком или прикидывая трупом.
И если товарищи видели его таким каждый бой, то Ларнелия впервые видела эту сторону крыса, который полностью закрылся в себе. Интересно, а каким был настоящий Крыс? Ведь всё что он показывал вне боя – явная маска, где не было и капли искренности. В бою тоже показывалась маска, пусть и каменная. Но как же он ведёт себя наедине с тем, кому может доверять? А может ли он вообще доверять кому-то или всю жизнь само по себе?
– Не моего ума делить псов на хороших и плохих, – произнёс Крыс, глядя в пол на свои грязные сапоги. – Но Медведь действительно не психопат и причина у него была серьёзная. Многие хотели бы так поступить на его месте, но не у многих хватило бы на это сил. У него хватило. И... и мне кажется он до сих пор об этом жалеет. Большего не проси, не скажу. Я и знать этого не должен, просто... подслушал как-то раз... спроси у него сама.
– Спрашивала, не отвечает, – вздохнула Ларнелия, отложив своё перо и откинувшись на спинку кресла: спина её болела от сидячего образа жизни, ведь порой приходилось и по шестнадцать часов в сутки сидеть за столом. – Трудно ему об этом говорить, тема явно не простая.
– Да, – согласился Крыс.
– Но порой надо выговориться. Сказать всё как есть, прямо и без прикрас.
– Покаяться?
– Ну-у-у... каются обычно в храмах, но наверное можно и так сказать. Просто вывалить всё, что накопилось. И чтобы кто-то это выслушал и понял. Я конечно не психотерапевт, не психиатр и даже не психолог, но... знаешь, я могу не только выслушать, но и донести до всех опыт, который... который может уберечь их от повторения чужой трагедии? Не знаю важно ли это кому-то из хемо-псов, но... ты это как-то попробуй донести до своих, хорошо?