— Да уж, вы настоящий дворянин, — хмыкнул Борис, после чего в его голосе послышалось презрение. — Всё до последней капли выжмите из них, да?
— Как ты уже сказал, их было проще заменить, что с ними и сделали, бросив здесь. А если ещё раз попробуешь мне нахамить, то лишишься зубов, а может и жизни. Не забывай своё место, — спокойно без каких-либо эмоций произнёс я. После чего пошёл общаться с обитателями дома милосердия.
Конечно, я не был святым и поступал так в том числе ради своей выгоды. Ведь люди существа крайне сложные и каждый их поступок полон как добрых, так и не очень намерений. Мне было их жаль, это правда. Я понимал, что платить им буду гораздо меньше, чем полноценным работникам. Это тоже, правда.
Как и то, что благодаря работе они смогут не просто обеспечивать себя, но и вернуть хоть какую-то гордость и самоуважение. Ведь не так страшна потеря руки, сколь потом тяжело жить в понимании собственной никчёмности и бесполезности. Признание и самореализация — одна из важнейших потребностей человека, как и голод, жажда, общение.
Кроме того план устраивать на работу убогих так же должен будет повысить мою репутацию. Вдобавок я попробую заручиться поддержкой других аристократов, которые по каким-либо причинам будут нуждаться в улучшении репутации среди простого люда. План надёжный как швейцарские часы.
— Всё правильно делаешь, — вдруг раздался голос, и всё моё тело пронзил озноб.
— Давно тебя не было слышно, — мысленно произнёс я. — Что ты задумал?
— Этого тебе знать не нужно, но если продолжишь в том же духе — всё закончится хорошо для тебя. И ты не умрёшь.
— Ты думаешь, что я верю в то, что смерть здесь может стать моей последней? Да даже если так, то в принципе… меня это, наверное, даже устраивает.
— Неужели ты не хочешь жить?
— Я уже прожил больше нужного. К тому же я не настолько глуп, чтобы радоваться вечной жизни.
— Знаю и поэтому честно говорю, ты сможешь выслужиться, и я награжу тебя смертью. К этому времени ты сам её возжелаешь.
— Чего ещё ждать от тёмного Бога.
— Но я тебе не врал. Это действительно может быть твоя последняя жизнь. Или же… может случиться кое-что гораздо хуже смерти или пыток инквизитора. Твоя душа может расколоться, и ты станешь овощем: превратишься в сгусток вечной боли, в сломанный инструмент, который будет не починить.
— Я тебе не верю.
— Знаю, как и то, что к моим словам ты прислушаешься. Времени мало, тебе нужно спешить. Ты двигаешься в нужном направлении, но тебе нужно ускориться. Ты слаб, как физически, так и ментально. Кроме того тебе нужно повысить репутацию, заручиться поддержкой. Стать сильнее во всех аспектах в краткий срок.
— Значит, будет война?
— Будет нечто гораздо более ужасное и великое. Готовься, — произнёс голос и вроде бы, в нём слышалось чуть-чуть беспокойства или мне так должно было казаться. — И да, Мордред… тебе же нужна гвардия? Видишь этих детишек? У них нет семей, они брошены и никому не нужны. Дай им семью, дай им воинское братство и вложи в них правильные ориентиры. Это будет намного лучше, чем любое другое их возможное будущее.
И Тзинч снова замолчал, а озноб прошёл. Ему я не верил от слова совсем, но всё же в его словах была логика. Мне действительно нужно стать сильнее. Это касалось как репутации, так и пси-навыков, которые нуждались в практике. Как я понял, способности эти зависят от моей души, отражения в имматериуме. А значит, эти навыки будут переноситься после каждого перерождения. Есть конечно нюансы: ведь что-то в процессе да теряется. Однако в целом давно было пора учиться контролировать свои способности.
Что же касалось детей… Тзинч и тут был прав. Не знаю, по каким причинам их не взяли в кадетские корпуса или до сих пор не создали для сирот отдельный институт по обучению воинскому ремеслу. Наверное, потому что проще взять нормальных детей, которые росли с правильными примерами и изначально лучше подходили для обучения. Эти же дети были непредсказуемыми. Многие из них уже имели вредные привычки или просто в тринадцать лет не могли даже своего имени написать.
— Привет, — произнёс я подходя к одному пареньку, который держался поодаль от всех других детей и казалось, что он был здесь лишним. — Меня зовут Мордред.
— Меня тоже, — ответил мальчик, с любопытством меня осматривая. В отличие от меня, Мордред было его единственным именем: ведь сразу же после рождения родители от него отказались из-за шести пальцев на обеих руках. И ему ещё повезло: обычно таких убивали. — Вас тоже бросили?