У Жоры на мемориале тоже было своё установленное место, он сидел на овальной чурке за большим пнём, в тени рощи. И всем, кто не знал, а тому, кто знал, в десятый раз показывал где его уже покойный отец, в войну был ранен: - О...оон в том окопе, что возле подводной лодки. Кому-кому, а ему точно по праву принадлежит это удобное место. К нему на пенёк подсаживались его друзья, - потрошители полезного мусора в контейнерах, - собиратели металлолома и пустых бутылок. Один из них, смуглый, обросший, с выпученными красными глазами, рыхлыми сизыми усами, и постоянно стёсанной до крови горбинкой большого носа, разжёвывая обильно подсоленный проросший лук, любил громко вспоминать, как сельская тёща, в первый раз его встретила: настоянным на ловрушке самогоном, запечённой индюшкою, дерунами в сметане, маринованными грибами, печёночными пирогами, ещё чем-то острым... Говорит: щи с чесночными пампушками, ему не очень-то понравились. Солёный лук накалял его всегда жаждущее горло.
Алик, тот находил себе место везде, все были его знакомыми и друзьями, у всех он выбивал угощение, и особенно ближе к лету, когда в рощу стекались сезонные работники многочисленных: санаториев, пионер - лагерей, и интеллигенты из Всесоюзного дома творчества писателей.
Сюда шли пить пиво: сантехники, дворники, садовники, кухработники, кочегары, санитары и санитарки; шли шабашники из "царского села" и ближних дач, шли коротающее время бездельники, мелкие деляги, и всякий другой ни чем не примечательный народ, который просто выпивал и уходил не оставляя осколков впечатления от своего прихода.
Последним из друзей Алика, приходил глотающий шипящие звуки, редкозубый, худой с длинными прилипшими на острой голове, грязными волосами, - Роберт со своей подругою на голову выше его. Они поднимались с нижних дач, где жили в деревянном курене, - у моря, имея на то разрешение самой Валентины Николаевны Самойловой, а кто знает Валентину Николаевну, тот имеет представление, что значит жить на нижних дачах с её разрешения. Он рассказывал, что ожидает корабль из Америки, высланный за ним - его дядькой. Кроме Алика, вокруг Роберта, крутилось ещё два десятка - тоже друзей, которых он намеревался взять с собой на корабле. Из-за долгого ожидания, многие истомились обхаживать законного наследника американского корабля, и если бы не его загадочные встречи с одним представительным чудаком, его бы давно побили. Кроме того он всегда носил с собой залатанную торбу из грубой джутовой ткани, отдающей крысами и собачьей подстилкой. Осаждаемая мухами, муравьями, и всякими жуками торба целый день валялась в утоптанном дёрне у ствола ближнего ясеня. Внутри можно было разглядеть пожелтевшие отпечатанные бланки. Считалось, что там томятся бумаги, приготовленные для плывущего корабля. К вечеру торба наполнялась постоянным самогоном из вечной проулочной точки, что возле "Степного ветра", санаторными сосисками, котлетами, булочками, и другими остатками со стола привередливых отдыхающих. На длинной лямке: свисающая мешковина ударялась об худые ноги хозяина, - он со своей подругой опускался на нижние дачи дежурить высланный корабль.
Эта вонючая торба, зелёные шорты, слипшиеся волосы, и длинношеяя подруга, которая почему то ему одному принадлежит, уже порядком всем надоели; и однажды в середине лета, когда полулитровые банки из-под томата высохли, а торба продолжала нестерпимо тлеть помоями, все обратили внимание на сидевшего под накалённым солнцем у большого валуна Нового человека. Непонятно что он вообще здесь делает, раз не пьёт пиво. Прильнул к историческому камню, меряет стальным взглядом мировой простор, - и всё. Никто не знал: когда, откуда он появился, куда уходил...
Почувствовав иссушающее напряжение толпы Роберт, стал по ступенькам подниматься на верхнюю площадку, он всматривался вдаль моря, выискивая идущему кораблю подходящую гавань, и споткнулся об костыли деда Ивана.
- Что ты раскидываешься своими вёслами, - раздражённо прикрикнул он на калеку, и брезгливо пхнул костыли, заодно и старика задел коленом по лицу.
Дед Иван, грешно скомкал своё провинившееся изуродованное тело, виновато поднял влажные выцветшие глаза, в которых давно вместил свою привычку терпеть отовсюду понукание, и не смел ничего, сказать. Он всегда молчал. Все смотревшие с отчаявшейся надеждой на ждущего Роберта не шелохнулись, тоже молчали. Только Новый человек отльнул от камня, легким подвешенным шагом приблизился к шалопаю, средними пальцами рук подвесил его впалые бока, и через себя закинул за второй ряд деревьев, на саженей пять от площадки. Затем вернулся на своё место.
Корчась и скуля, словно гиена с перебитым хребтом, Роберт совсем отпугнул друзей, они пустые банки - будто полными держали; только одна длинношеяя подруга, не торопясь, приблизилась, и встала над ним в раздумьях, не знала больше длинная: нужна ли она тут.
- Я, наверное, попрошу у него чего-нибудь, - единственно сказал Алик. Он заёрзал по лавке, и переборов редкое сомнение нерешительно направился к Новому человеку.
- Вот думаю, не ошибся ли ты, - Алик подсел возле Нового у камня, - они болото...
Человек, многозначительно и добродушно улыбнулся. Чрезмерные излишки силы: гуляли у него под одеждой.